— Послушай, Эннеари, — предпринял он новую попытку.
Эльф поднял на него тяжелый до укоризны взгляд.
— Я давно тебя спросить хотел, — не отступался Лерметт.
— Спрашивай, — без всякого выражения произнес Эннеари и зябко
повел плечами.
— Если только это не секрет, конечно, — на всякий случай
оговорил Лерметт, — что это за штуковина такая? — И рука его
взметнулась, указав на ожерелье, свисающее с шеи эльфа.
— Ах, это... — равнодушно протянул Эннеари. — Не секрет,
конечно. Это ларе-и-т’аэ.
— "Найди-меня"? — удивленно перевел Лерметт.
— "Найди-себя", — поправил Эннеари. — Это... как бы тебе
объяснить... рано или поздно на грани отрочества нас охватывает
странное томление... почти зов. Как будто ты потерял часть себя и
ее нужно найти. Вот и начинаешь ходить, искать, до всего руками
дотрагиваться. Который предмет вернет тебе цельность, тот и есть
искомый. Берешь его и носишь при себе неотлучно. У меня вот
оказалась эта горсть камней.
— Интересно, что делать тем, кому цельность возвращает не горсть
камней, а целая гора или, скажем, лес? — отважился пошутить
Лерметт. — Гору с собой унести трудновато. А постоянно при себе
таскать, пожалуй, и того трудней.
— Гору нельзя уносить, — не принял шутки Эннеари. — Гора
принадлежит всем. Те, кому так не посчастливилось, обычно там и
остаются.
Он замолчал и снова уставился на пламя. Ну что ты будешь делать!
Ни спросом, и насмешкой его не проймешь.
Лерметт устало взглянул на Эннеари. Просторный лоб эльфа был
мрачен, хотя ни одна хмурая морщина и не пересекала его. Выражение
зеленых глаз, полуприкрытых утомленными веками, пониманию не
поддавалось и вовсе. Общее впечатление складывалось крайне
тягостное.
— О чем тоскуешь? — напрямик, без обиняков поинтересовался
Лерметт — очень уж ему надоели экивоки и недомолвки. А мрачный эльф
ему надоел и пуще того.
Эннеари снова поднял веки — медленно, почти против воли.
— О том, что я у тебя в долгу, — ровным голосом произнес он.
— В каком долгу? — не понял Лерметт.
— Ты ведь спас мне жизнь, — терпеливо пояснил Эннеари.
— Ну да, — Лерметт по прежнему как есть ничего не понимал. — Так
и что тебя гнетет?
— А то, — отозвался Эннеари, — что в долгу я у тебя. И долг это
неоплатный. И пока я тоже не спасу тебе жизнь, не будет мне
покоя.
Трудно винить Лерметта в том, что он и теперь понял не сразу.
Зато когда понял, едва не поперхнулся. Интересно, как это Эннеари
себе представляет? Чтобы спасти своему спасителю жизнь, надо ведь
еще и момент такой улучить, когда этой самой жизни будет грозить
опасность. А опасность тем и страшна, что о приходе своем заранее
не предупреждает. Значит, желающему расплатиться с подобным долгом
предстоит следовать за своим спасителем, как тень, высматривая
подходящий момент... и еще не сказано, долго ли предстоит должнику
за спасителем этак шляться — может, и всю жизнь. Беда, она ведь на
обязана случиться как можно скорее, лишь бы спасенному было
удобнее. Всю жизнь... это ж надо же. Нет, пустое это дело — эльфов
спасать. Спасешь, а потом приходится обзаводиться вечной тенью,
неотлучным спутником — одним словом, собственным эльфом. Может,
кому и покажется сдуру, что иметь собственного эльфа приятно — а
вот Лерметт при одной только мысли об этом преисполнялся
содроганием. Еще и потому, что иметь в собственности кого-то,
безраздельно кем-то владеть не вправе даже король. Да, Лерметту
предстоит сделаться королем и повелевать — именно поэтому он знает
о таких деалх получше прочих. Да, король вправе повелевать людьми —
но владеть человеком никто не вправе. Да, король может требовать
верной службы — но присвоить себе чужую жизнь не смеет ни один
властитель мироздания.