Даже теперь, в буквальном смысле слова вечность спустя, Марта злилась, вспоминая как однажды богатые одноклассники принялись кидаться в нее мелкими купюрами. Тогда еще были в ходу бумажные купюры. В долгу Марта, конечно, не осталась. Грубоватая, нескладная, крупная девчонка-подросток с пацанскими замашками, она накопала на школьном дворе дождевых червей, сложила их в большую лопату и принялась ждать обидчиков после уроков. Едва те показались в дверях школы, на них обрушился червячный дождь. Как же они визжали…
“Попасть снова в тот день?”, – мелькнул в ее сознании ответный импульс-реакция, созданный симуляторами гормонов и нейромедиаторов. И Марта могла бы с легкостью воссоздать тот день, вернее, свои о нем воспоминания в своем уголке Элизиума. Могла бы даже сделать картинку еще ярче. Ярче? Как басы не выкручивай, запись живым звуком не станет. Марта это интуитивно понимала еще перед Загрузкой. Так оно и вышло. Собственно и спонтанных воспоминаний никаких не было, как не было спонтанной злости на них или радости при мысли о мести. Марта вполне осознанно рылась в данных своей памяти, зафиксированных раз и навсегда перед Загрузкой, подыскивая что-то интересное, вдохновляющее, чтобы вызывать какую-нибудь мотивирующую реакцию. К воспоминаниям о школе прилагались эмоции (отношение к действию по Мэтью), они интерпретировались алгоритмами Элизиума определенным образом. Вот вам и злость, и месть.
В последнее время она много думала о прошлом, вернее сказать, искала в прошлом. Воссоздавала виртуальные образы из рассказов своей бабушки о том, как жили их предки в ХХ веке. Обезличенность чужих воспоминаний воспринималась легче, чем железобетонная точность своих. Марта любила подтрунивать над Мэтью и его “славянской рефлексией”, но о своих сомнениях предпочитала помалкивать.
Иногда, крайне редко, если срабатывал ассоциативный механизм алгоритма Системы, тасующий воспоминания случайным образом (на самом деле, даже подлинной “случайности” они не смогли добиться), она вспоминала свою двоюродную сестру Марию. Та отказалась от Загрузки даже тогда, когда это стало бесплатно. И даже когда это стало обязательно. Самой Марии к тому моменту уже перевалило за 90, и она ушла в коммуну Воплощенных. Кажется, у нее даже был муж, дети и внуки, которые ушли вместе с ней…. Сохранилась ли та коммуна? Помнят ли дети первых отказников о том, что где-то есть Бессмертие? Или продолжают верить в Бога предков, который не давал уверенности, но давал веру, не давал покоя, но торопил действовать и велел любить ближнего своего пока есть время?