– Что, бесово отродье, не любишь? Вот, этот-то сдох – и ты
сдохнешь, если еще пасть разевать будешь... на хозяев...
У Рамона от ярости скулы свело. Кто тут Хозяин?! Вот этот, что
ли?! Младшая Ипостась в глубине души кинулась на решетку,
захлебываясь лаем и злобой – но Старшая, управляющая сейчас
плотским естеством Рамона, осталась сидеть на месте, вздрагивая
верхней губой, сжимая кулаки и молча.
Человек между тем откатил в сторону тележку, вытащил палку,
лежавшую между бачками, нагнулся и ткнул кота.
Рамон и помыслить не мог, что чья-то Старшая Ипостась способна
на такую чудовищную скорость реакции. Он почти не уследил, как тело
кота развернулось стремительной пружиной, взлетело в воздух – и
человек заорал, а невидимые псы завыли и залаяли пуще прежнего.
Рамон оторопел. Он только смотрел, как человек, подвывая и вопя,
зажимает щеку и шею, бросив палку и забыв про все на свете, а кот
удобно устроился на войлоке и не спеша вылизывает куски рваной
кровавой плоти из-под ухоженных длинных когтей, почти не измененных
трансформацией.
Шок. Просто шок.
Человек скверно ругался и плакал, а струйки крови текли между
грязных узловатых пальцев.
– Гадина! – вопил он, грохоча сапогом по решетке и одновременно
пытаясь вытереть разорванную щеку рукавом. – Оборотень поганый! Я ж
тебя кормлю, адово ты отродье! А ты, твою мать...
– А я, – безмятежно промурлыкал кот, покосившись на окаменевшего
Рамона, – я голоден, я не могу больше эту баланду жрать, у меня
желудок болит, меня рвет. И я хочу на волю. И я вас всех ненавижу.
Всех.
– Ну, погоди, – скрежетнул человек. Его рукав вымок насквозь, и
пальцы слиплись от крови. – Я тебе еще припомню, тварь.
И побрел туда, откуда пришел, волоча за собой тележку. Псы будто
взбесились, учуяв кровь – от их безумного концерта Рамона замутило.
Ему хотелось скулить и метаться; он позавидовал котовой
безмятежности и спросил сипло:
– Ты... что, просто так его подрал?
Кот облизнул губы и внимательно оглядел когти, странно
смотревшиеся на тонких пальцах Старшей Ипостаси. Потом сказал,
кратко, негромко и совершенно убийственно:
– Люди – отрава.
Рамон подошел поближе к решетке, пытаясь уложить в голове
страшное слово. Ну, не все люди хороши, положим. Конечно, всем
поголовно людям и рядом не встать с его Хозяином и даже вообще с
любым Хозяином. Но все-таки с некоторыми людьми приятно находиться
рядом. Вот Огюстер, человеческий вожак, когда встречался с Рамоном,
по службе или случайно, всегда улыбался, протягивал руку понюхать,
говорил: «Здорово, Рамон, славная, славная зверюга!» Или капитан
Тео, непосредственный начальник, хоть с маленькой буквы, но все же
хозяин, говорил, бывало: «А, Рамон, дружище! Хочешь печеньица?
Хочешь, знаю...» – на что Рамон отворачивал нос и отвечал сурово и
печально: «Для чутья вредно», – но печенье брал. Тео приносил
бисквитное с сахарным песком, самое любимое, не что-нибудь... Люди
из Службы Безопасности Рамона любили, он точно знал, что любили...
и он им доверял и служил, отвечая любовью на любовь... а тут –
«отрава»...