– Нет… Я встану… Вот увидите… Не отсекайте…
Даже сквозь одеяла Асавин чувствовал бушующий внутри мальчика огонь. Нет, не может быть у здорового сильного парня такого жара, такого пота, такой восковой кожи и дикой жажды.
– Дивника, он весь горит!
– Да… – шепнула она, приложив ладонь к блестящему лбу Тьега. – Скверно. Лекарство уже должно было помочь.
В этот момент Иргесс потребовал Асавина к себе.
Прямо с порога Иргесс кинул в Асавина мотком одежды:
– Примерь-ка.
– Это еще зачем? – настороженно спросил Асавин, разглядывая старый неопределенного цвета плащ, линялый капюшон и бесформенный кафтан с рубахой из небеленого льна.
– Пойдешь в город и приведешь своего друга-алхимика.
Асавин присмотрелся к глазам Иргесса, надеясь найти в них насмешку. Матовая чернота оставалась абсолютно серьезной.
– Мы с ним не друзья. Он только недавно освободился от Френсиса. Думаете, с радостью впряжется снова?
– Впряжется, – усмехнулся нелюдь. – Я разузнал о нем. Очевидно, что на жалованье алхимика ему не выжить. Так и скажи ему: Морок обещает сотню солнц в день, и эти деньги не надо тратить на аренду крысиной норы, еду и реагенты.
Асавин присвистнул. Действительно щедрое предложение.
– А меня тоже посадите на жалованье? – насмешливо поинтересовался он и осекся: холодные черные камешки в глазницах Иргесса наводили тревогу.
– Нет, но, если починишь прибор, награжу шедрей, чем твоего друга.
Этот посул, хоть и походил на откровенный обман, пробудил задремавшую было алчность Эльбрено. От глаз Асавина не укрылось ни хорошее оружие у бойцов Морока, ни прекрасная конюшня. Деньги у вожака водились, и немалые, так почему бы ему и не наградить его? В противном случае можно было рискнуть и обокрасть … В очень крайнем случае.
Ближе к ночи Асавин выехал из Цитадели в сопровождении двух мордоворотов, которые одновременно должны были охранять его и не дать сбежать, если это взбредет ему в голову. Даже здесь Иргесс не изменил своей настороженности, да и гай с ним. При свете редких масляных фонарей они въехали на улицу Лодочников. Кособокие дома здесь ютились почти к самой пристани, перекрывая друг другу вид на грязное море. Воздух густо пропах смолой и гнилым деревом. Здесь, в сырой каморке под самой крышей, и обитал Лонан. Паршивое жилье. Сверху постоянно капало и сыпались перья от надоевших уличных голубей, но Лонан никогда не жаловался. Даже когда охромел, упрямо продолжал карабкаться по скрипучей лестнице на свой любимый чердак.