– Конечно кричат, – улыбнулась мама, – только реже.
Я взял с заднего сиденья рюкзак и обречённо пошёл по отцовским следам. Мама, между тем, как-то расцвела, заулыбалась, расправила плечи и разрумянилась.
– Эх, хорошо дома! – Она потрепала меня по щеке и вдруг поцеловала прямо в шапку, – Максимка, не дуйся, на природе просто чудесно, тебе понравится!
– Ну конечно, – пробубнил я, всё ещё недовольный тем, что происходит.
– Вааай, идемевсь2! – Толстая, обитая каким-то тряпьём дверь расхлебянилась и из дома вместе с паром вывалилась бабушка Оля в чёрном цветастом халате и косынке, залихватски заправленной за уши, – чаво орёт с утра пораньше! Марина, дочка, приехала! Вааай, а я думаю, чего петух разорался! Давайте, быстрее заходите, всё тепло выстудится! Максимка, как вырос, нуцок3! Заходи давай, Марк уже тут, шашки разложил.
Вселенная для меня схлопнулась до маленьких сеней, в которых папа и мама возбуждённо болтали, скидывая верхнюю одежду и обстукивая обувь, забившуюся снегом. Для меня существовало только два слова: МАРК ЗДЕСЬ.
В этой жизни я искренне и неистово ненавидел только две вещи: уроки русского языка и своего двоюродного брата Марка Ларькина. Сложно себе представить более мерзкого персонажа – длинный, прыщавый, с торчащими в разные стороны каштановыми волосами Марк был на целый год старше, на десять сантиметров выше меня, да ещё и, к тому же, круглый отличник, о чём родители не забывали напоминать мне каждый раз, когда я приносил двойку или тройку. Значит они, зная, как я его терпеть не могу, сплавили меня на каникулы сюда, прямо в логово врага? Вернее, двух врагов…
– О, Максимка приехал, – ощерился Марк, когда из сеней я прошёл в сильно протопленную допотопной белённой печкой и пропахшую кислыми щами бабкину кухню, – а я вот раньше приехал, мы на Мазде.
Ну конечно, один раз Марк Ларькин ничем не похвалился и у него отвалился хвост.
– А мы и не торопились, – осклабился я в ответ, всем видом показывая, как я не рад его видеть, и, тем более, слышать, – привет.
– А Лена уже уехали? – Спросила мать у бабушки, торопливо взгромождавшей на плиту древний, как винда у Марка на компьютере, чайник в крупный красный цветок.
– Они почти сразу уехали, дочь, дёла какие-то у них, – проворчала бабушка, – конечно, дёла, до матери вот никому никаких дел нет.