– Здхравствуй, Ольо патя4! Да я смотрю в окно – к тебе машины одна за другой едут, думаю, не преставилась ли подружка дней моих суровых, – улыбнулась в ответ белоснежной вставной челюстью Пантелеевна, нагло уселась за стол возле окна, схватила из тарелки печенье и жадно зажевала его.
– Ты знаешь, я человек воспитанный, только после тебя, – осклабилась бабушка, – постой хоть чаю плесну, как с голодного краю…
Марк снова хрюкнул со своего дивана, и старушки одновременно повернули на него голову.
– А это у тебя что за скубенты? – Поинтересовалась Пантелеевна, разглядывая нас, как насекомых из учебника по биологии, и бабка хлопнула себя по коленке.
– Вай, дырява голова, это нуцки мои, Ленкин Марк да Маринкин Максимка, на каникулы приехали. А это баба Вера Пантелеевна, соседка, – обратилась бабушка к нам, – наша местная модница.
– Очень приятно, – разулыбался Марк своей фирменной льстивой улыбкой, но Пантелеевну это не пробрало, в отличие от семиклассниц тринадцатой школы, и поэтому я сразу проникся к этой умеющей зреть в корень мудрой женщине мощной симпатией.
– На каникулы? – вскинула жирно обведенные чем-то брови баба Вера, – это с чего бы?
– Дёла какие-то, – бабушка поставила перед подругой дымящуюся кружку с цикорием, и та громко и с удовольствием отхлебнула из неё.
– Совсем эти москвичи обнаглели, уже и на Новый год детей ссылают, это надо! А вот в наше время…
Дальше последовал монолог о том, как испортилась современная молодёжь, а уж наше поколение так вообще хуже некуда, только и сидят в своих телефонах, и я перестал слушать. Взяв свой чемодан, я тихо вышел из кухни и поплёлся в сторону спальни, которую выделили конкретно мне.
Солнце яростно пробивалось через пыльную кружевную тюль. Ласковыми зайчиками оно перескакивало с деревянного скрипящего пола на резной коричневый шифоньер, с шифоньера на куцый красный палас на полу, с паласа на кровать, застеленную бархатным пледом с оленями, с кровати на взбитые, чудным способом сложенные подушки, покрытые прозрачной тканью, с подушек на коричневый ковёр на стене. Всё это богатство на следующие десять дней принадлежит мне и только мне.
Я сел на кровать и почувствовал, как с натужным скрипом прогнулись подо мной пружины. Всё в бабкином доме было странным, чужим и непривычным, и я в ужасе представил, как буду здесь спать целых десять ночей. Честно, я был готов начать ставить крестики в календаре, поскорее бы прошли эти дни.