Пастуший рог полесского ветра - страница 27

Шрифт
Интервал


Закрыла глаза, собралась, и понеслась на бешеной скорости, с бешено бьющимся сердцем, со свистом рассекая воздух телом. Теперь она знала, что успеет.


***

Мать лежала на голом матраце, укрытая старой кофтой. Аля еле узнала прежде любимое лицо, теперь желтое и опухшее, со следами побоев. Несмотря на выбитые стёкла, в квартире стоял тяжелый смрад, и кроме умирающей не было ни души. Едва глянув, Аля поняла, что ничего не сделать, поэтому просто обняла её, уткнулась лбом в плечо и заплакала.

- Прости меня, мама, я виновата, - просила Аля, - что слишком поздно вспомнила, и что была в твоей жизни. Затем ощупала мать.

Плечо ещё было тёплым, а ноги уже посинели и остыли. Мать храпела в агонии. Крепко спала предсмертным сном в своей пустой, распроданной и пропитой квартире.

- Она помирает? – спокойно спросила Подолянка, усевшись в ногах у матери.

- Да, сестрён, - кивнула Аля. – Погляди…

За окнами давно рассвело, но в комнате стояла полутьма, так густо облепили подоконник чёрные тени с алыми углями глаз. Перекатывались за окном, словно большие комья шерсти, суетились, подпрыгивая. Ждали. Лишь только выйдет из тела душа, налетят вороньём, станут рвать на куски.

- Нагони их, щоб мамку не забрали! – попросила Подолянка. – Ведь мучать собрались.

- Не могу, много их, - покачала головой Алька и задумалась.

После встала и, как каблуками цокая копытцами, прошлась по загаженной несчастными людьми квартире.

Теперь, когда она вспомнила себя, в груди и под лопатками поселилось странное чувство раздвоения. Прожив тринадцать лет беспомощным и почти бесправным ребёнком, она стала по-другому смотреть на вещи, которые раньше казались ясными и не подлежали обсуждению. Казалось бы, умирает обычная спившаяся баба, которая никем, по сути, ей не приходится, но она продолжала ощущать себя Алей, на самом деле умершей много лет назад, она по-прежнему любила мать и знала, что виновата перед ней и перед Подолянкой.

Когда-то, давным-давно, ей встретилась у озера замужняя баба в очипке, уже довольно старая, и Аля с ужасом узнала бывшую сестру: вилу, у которой отняли платье и крылья, заставили служить. Она немедленно улетела, а баба равнодушно глянула ей вслед, подхватила корзину с бельём и пошла к селу…

Входная дверь с выбитым замком слабо скрипнула, и в прихожую зашла странная женщина. Высокая и худая как жердь, с суровым, туго обтянутым пергаментной кожей лицом, с ввалившимися глазами в тёмных кругах, запавшим скорбным ртом, плечистая и сутулая. Она поставила среди мусора и пустых коробок косу с запёкшейся ржавчиной крови и оправила чёрный вдовий платок на голове, пряча выбившиеся редкие седые пряди.