Я заметил её силуэт на высоком берегу – одинокую фигуру, что казалась соткана из лунного света и зимних теней. Она стояла неподвижно, будто часть этого величественного пейзажа, устремив взгляд на восток, туда, где вскоре должно было пробудиться зимнее солнце. Я не стал таиться, заметив её издалека. Вместо этого я мягким движением направил луч прожектора своего мультиротора на ледяную гладь. Свет прорезал предрассветные сумерки и упал у её ног, превратив россыпь снежных кристаллов в созвездие земных звёзд, на миг соединив небо и землю в единое целое.
Она повернула голову, встречая мой взгляд с той особенной неспешностью, которая бывает только у тех, кто знает все развилки времени. В её глазах не было удивления – лишь тихое понимание, словно моё появление было частью извечного танца судьбы. Я осторожно посадил мультиротор неподалёку, и его лопасти замерли, растворившись в хрустальной тишине зимнего утра.
Её взгляд, встретившись с моим, был подобен самому Байкалу – такой же глубокий и загадочный, как узоры трещин в его ледяном покрове.
– Ты всё ещё используешь для полётов технику? – в её голосе прозвучала мягкая насмешка, похожая на перезвон тонкого льда.
Я улыбнулся, ощутив, как эти простые слова вдруг обрели новое, потаённое значение, как ключ к давно забытой двери.
– А ты всё ещё предпочитаешь ждать?
Она помедлила с ответом, вновь обратив взгляд к горизонту, где первые искры рассвета уже зажигали край неба. Ветер пронёсся по берегу, поднимая облачка снежной пыли, похожие на призрачные крылья.
– Лёд Байкала особенный, – наконец прошептала она, и её голос слился с дыханием озера. – Здесь, на рассвете, открываются пути. Только сейчас они ведут не вверх, а вниз, в глубину.
Я опустил взгляд на лёд под ногами, и мир вокруг внезапно преобразился: трещины ожили, сплетаясь в бесконечно сложные узоры, уходящие в такую глубину, что взгляд терялся в их лабиринтах.
– Ты готов спуститься? – спросила она, не оборачиваясь.
Слова застыли у меня на губах, непроизнесённые. Вместо ответа я шагнул ближе, туда, где первые лучи солнца уже окрашивали лёд в тёплые золотистые тона.
Глядя на неё, на лёгкую тень улыбки на её губах, я ощутил острое, почти болезненное чувство узнавания. Это было глубже, чем простое дежавю – её взгляд, её присутствие будто бы были частью меня самого, утраченной и вновь обретённой.