На этот раз не нужно было никаких угощений. Только черный костюм.
– Это произошло так быстро, Алекс, – сказала она. – Ему становилось лучше, он был взволнован твоим визитом, а потом просто перестал дышать во сне прошлой ночью. Врач сказал, что это какой-то респираторный синдром, отказ легких.
Она начала тихо всхлипывать. Я пытался придумать, как утешить мать, но всё, что приходило мне в голову, это то, что все предки моего отца были похоронены на семейном кладбище, расположенном в одном из уголков парка, и его, вероятно, тоже похоронят там. Этот угол не был частью сделки, над которой я работал, но мысль о надгробии моего отца, возвышающемся над домом, который больше не будет нашим, заставляла меня чувствовать себя еще более грустно.
Мой отец, Александр Монтегью I, был единственным ребенком Теодора и Аделаиды Монтегью. Он получил хорошее образование в местах, куда обычно ходили дети из высшего общества. Александр работал с арендаторами в поместье, чтобы все были довольны, поддерживал доход и начал разрабатывать некоторые инвестиционные проекты. Он не поддавался чарам местных претенденток, но был известен как желанный жених для многих.
До того как ему доверили управление Мэйпэл Гроув Хаус, его отправили в Европу изучать искусство, к которому он не проявлял никакой склонности. Однако от него ожидали хорошего понимания, чтобы он мог помочь увеличить семейную коллекцию произведений искусства. Мой дед хотел, чтобы он знал разницу между Мане и Моне и мог повесить нужные картины в нужных местах в доме, чтобы произвести впечатление на гостей. Не то чтобы у семьи была большая коллекция произведений искусства, но это был «необходимый элемент хорошего дома», и Теодор считал это важным.
Именно в этой поездке мой отец познакомился с молодой и красивой француженкой Элизабет Бодлер-Назаровой, которая хорошо говорила по-английски. Через год она стала его женой, а еще через год – моей матерью. Он встретил её на выставке Рериха в Париже, любуясь пейзажами Гималаев и необычным выбором цветов художником. Он спросил её, нравятся ли ей картины, в которых он не очень разбирался, но решил держать это при себе. Она согласилась поговорить, и их разговор продолжался тридцать непристойных минут, которые никто из них не мог и не хотел прекращать.