– Поехали, мне уже лучше стало.
– Когда вернемся домой, сходи в поликлинику, – твердо попросил Павел.
В десять утра автомобиль выскочил на плоскогорье. В середине лощины раскинулось заново отстроенное село. Людей на улице почти не было видно – попрятались от жары. На горе высилась серая церковь, построенная в позднем классическом стиле. Вернее, то, что от нее осталось. Теперь в ней размещался, склад. Рядом с ней из-под земли бил незамерзающий прозрачный родник, звонко убегавший вниз по глубокому оврагу. Родник пробился сразу же после того, как на купол установили крест. Позади церкви виднелись остатки Старого Хутора. Взору отца и сына предстали несколько разбитых срубов и одинокий столб от ворот Чернавиных. А там, где раньше были поля казаков, теперь росла колхозная пшеница. Желтое поле разделяла пополам грунтовая дорога, уходящая далеко за горизонт. Между лесом и хутором протекала узкая река. На высоком берегу высился грациозный серо-белый утес. Он был красив и загадочен. Обугленные остатки домов и стропил говорили о прокатившейся здесь Гражданской войне.
– Здесь остановись, Павел, – приглушенно попросил отец и, прищурив глаза, посмотрел на плоскогорье, словно что-то припоминая.
Скрипнули тормоза, Перелыгины вышли из автомобиля. Горячий ветер принес горький запах полыни, в воздух поднялось белое облако из одуванчиков. От жары тело Платона отяжелело.
Встав лицом к поруганной церкви, отец, перекрестившись, возвысил голос:
– Простите меня, братцы. Я вас всех помню, никогда не забуду. Вы настоящими были казаками.
Павел удивленно спросил отца:
– Какие казаки, отец? Ты мне ничего об этом не рассказывал.
– Не рассказывал, значит, так нужно было. Меньше знаешь – лучше спать будешь. Принеси-ка мне сверток из автомобиля, – понизил голос отец.
Павел принес длинный сверток. Старик развернул его, достал старую шашку с потертой рукоятью и серую поношенную папаху, которую тут же натянул на голову Павла.
– Повторяй за мной слова казачьей присяги. Я, Перелыгин Павел Платонович, клянусь честью казака перед Богом… верно служить, не щадя живота своего до последней капли крови… обещаю быть честным, храбрым, и не нарушать своей клятвы… в чем мне поможет мне Бог…
Платон слово в слово повторил за отцом клятву. Отец, протянул шашку, лежащую на его крепких ладонях и строгим голосом, не допускающим никаких возражений, сказал: