Под Таниной горой - страница 23

Шрифт
Интервал


Лишь бы прокормить семью, отец пускался и на такое, хоть и не очень прибыльное дело, как заготовка дубкорья, благо ивовых деревьев в окрестных лесах было предостаточно. Сдирать ивовую кору он брал с собой и старшую дочь Алимпиаду, и старшего брата Петра, и меня. Занятие это не столь утомительное, сколь однообразное. Помню, повёл нас отец за Сылву, а потом за Солёную речку, к шестьдесят второму разъезду, драть это самое корьё. К тому времени хоть и было отцу за пятьдесят, шёл он, заядлый охотник, по лесу, не останавливаясь, очень ходко, по дороге и без дороги, заранее зная, где перешагнуть через речку, где обогнуть болотце, где миновать топкое место. Мы с Петром едва поспевали за ним. Мне в ту пору было лет девять-десять, а Петру – лет четырнадцать-пятнадцать.

Отшагав километров десяток, мы принялись за дело. Ивовую кору, содранную с деревьев, связывали в пучки. Драли корьё, пока не стемнело. А потом разожгли костёр, наварили картошки, поели и улеглись спать. Ещё с вечера стало заморачивать /заволакивать небо тучами/, а под утро – нещадно мочить. Надежды на прояснение – никакой. В плохой одежонке да под проливным дождём робить /работать/ не будешь – только намаешься. Взглянув ещё раз на небо и почесав там, где засвербело, отец сказал, что робить больше не будем, а пойдём домой. Но повёл он нас под Танину гору не напрямик, через лес, а по железной дороге на станцию Шамары /как поётся в одной частушке: «Вдоль по лении, по лении, по лении тропой»/, а уж из Шамар – в Кузьмичи. Как бы там ни было, а набиралось шестнадцать километров, которые для отца, исходившего по нетронутым лесам сотни вёрст, считались сущим пустяком, а для меня лично – расстоянием немалым и нелёгким. К тому же дождь делал сплошное заграждение между землёй и небом. Пережидать его не имело смысла. Встретивший нас около железнодорожной будки, называвшейся в народе Медведевской, рабочий-железнодорожник, ответив на приветствие отца, кивнул головой в мою сторону и молвил этак озадаченно:

– Ему бы дома сидеть да в бабки играть, а вы уж на работу взяли.

С трудом дошагал я своими тонкими и тощими ножонками до станции, а оттуда – до дому. К тому же к подошвам лаптей липли, словно банный лист к мягкому месту, комья грязи. Помню, на Синей горе Пётр стал потихоньку, будто надумал отлучиться до ветру, отставать от нас, а потом и совсем скрылся из виду. Куда он девался, отец не особенно забеспокоился, только мама спросила, когда вошли мы в избу.