Но охота охотой, рыбалка рыбалкой, а семью, которая с каждым годом прибывала, одной рыбой не прокормишь. Как и все крестьяне нашей лесной деревни, отец, пока жил единолично, сеял овес, рожь, лён, садил картофель – словом, делал все те неизбежные в деревне работы, без которых крестьянин – не крестьянин. Собираясь на работу, отец обычно садился на крыльцо, разминал онучи /портянки/ и поднимал такую пыль, словно лошадь проскакала по дороге.
Работал отец споро, не ленясь, умеючи. Выручал его Воронко – непомерно ленивая, но проворная лошадь. Недаром про того, кто в деревне был ленив и неповоротлив, говорили «как Трофимов Воронко». Чтобы заставить его бежать рысью, приходилось самому вспотеть не один раз, выкрикивая разного рода печатные и непечатные понудительные слова. Косить ли траву, метать ли сено, жать ли овёс – всё делал отец одинаково сноровисто, споро, умело. Бывало, пойдём жать рожь серпами. Срезая серпом, который обычно держат правой рукой, стебли ржи, отец придерживал или, как говорили, захватывал левой рукой такую большую горсть стеблей ржи, что из них выходил сразу добрый сноп. Приходилось мне присматриваться к другим деревенским мужикам, но ни у кого такой хватки, как у отца, я не замечал. Шурин отца – Алексей Трофимович Калинин – рассказал мне впоследствии, что отец нажинал за день по 14 суслонов ржи /11 снопов в каждом/, тогда как он, Алексей Трофимович, самое большее – только по 6 суслонов.
Умел отец плести лапти, плести морды /род ловушки для рыбы/, вить верёвки и многое другое, без чего нельзя обойтись в деревне.
Не знаю, учился ли отец, скорее всего, – нет, потому что читать он не умел, а мог только медленно, выводя букву за буквой, расписываться. И в божественных делах, насколько я знаю, не очень-то смыслил. Несмотря на это, избрали его как-то церковным старостой. За какие заслуги он удостоился такого «почёта», по чьей инициативе был выдвинут на такую общественную должность, – трудно сказать. Знаю только, что на этом «поприще» отец наш ничем особенным себя не проявил и при первом подходящем случае был переизбран. Чему, как мне кажется, он был рад.
Однажды, по первому санному пути, запрягши лошадь в дровни, взяв лямку /холщевую сумку/ и положив в неё краюху хлеба с солью и штук пять варёных картофелин, поехал отец в гарюшки, чтобы срубить и привезти домой толстое-претолстое бревно и вытесать из него лодку-долблёнку. Прошёл целый день, а отец не возвращался. Обеспокоенная, мать послала по санному следу старшего сына Петра. Тот, когда встретил тятю, то, по его выражению, перепужался /испугался/. Оказывается, отец и подходящее дерево срубил, и очистил его от сучьев. А когда стал наваливать дерево на дровни /это один-то/, то, не рассчитав сил, угодил под дерево. С тех пор голова у отца была сплющена – тяжёлая память в столь же тяжёлой крестьянской жизни.