– Того и стремлюсь добра нахапать, чтоб, значит, можно было жену поймать в сети мои. Не век же бобылём ходить. Хуже всех, что ли?
Начались байки про баб и девок, про детей и жён.
– А мне бы какую с Кавказа найти, – мечтательно молвил ещё один молодой казак без бороды и с жидкими усиками, едва пробившимися на верхней губе. – Уж очень они видные и работящие. Там баб в повиновении держат.
– Ещё молоко на губах не обсохло, а он уже про баб гутарит. Ишь, нашёлся!
– То богоугодное разумение, – молвил пожилой. – Так завсегда бывает, особливо по молодости лет. Пусть слюнями исходит. Полезно! Хе-хе!
– Оно и нам, старшим, такое не помешает, хоть и семейные мы. Это у запорожцев казакам не позволено жениться. У нас иное дело.
– Мне такое не подходит, – отозвался Данилка и смутился смелости языка.
– Вестимо, парень! – осклабился пожилой. – Нам надоть казаков растить, и о хозяйстве думку думать. Опора государства мы!
Наконец лагерь неожиданно зашевелился, словно муравейник, и слух о скором походе тотчас разнёсся среди казаков.
Все повеселели, забыли про тоску и безделье и с охоткой принялись готовить телеги, коней и оружие. Обозные бегали, собирали провиант, собирали телеги и возчиков, а сотники перекликали своих казаков, собирая вместе.
Выступили в начале лета. Казаки мало что знали о путях-дорогах, выбранных атаманом Иваном Болотником, как звали того в лагере. По пути к атаману постоянно кто-нибудь присоединялся. Особенно много было из беглых ближних боярских усадеб. Их тут же распределяли по десяткам, сотням, ставили начальников, слегка вооружали, чем придётся, и шли дальше.
– Слышь, Сафрон, – шептал на ухо казаку Данилка. – Кругом людишки боярские восстают и бегут кто куда. Много к нам прилепляются, но и в разбой бегут. Громят боярские усадьбы и прочих помещиков. Полная смута в крае!
– Сколько же можно народ мордовать и плетьми лупцевать? – Сафрон сам наблюдал разорение и нищету голодного народа.
Подошли к Ельцу. Здесь слух разнёсся, что царевич уже в Стародубе и собирается выступить на Москву.
– Что творится здесь, Сафрон! – чуть не кричал Данилка. – Почти все города восстали и ждут прихода царевича. Неужто Москва устоит против такого навала? Жуть берёт, что может произойти!
Сафрон помалкивал. Он ещё не совсем оправился от горя и часто впадал в прострацию, ничего не слышал и подолгу молчал. Данилка побаивался этого, однако и тревожить лишними вопросами не осмеливался.