Не надеялся на ответ, но он пришел. Прекраснейший голос, такой каким мое внутреннее «я» порой говорило со мной, прозвучал совсем рядом.
– Молекулярные связи я укрепила. – Модуляции голоса вдруг начали меняться, обретая более женственные ноты. – Там-сям, чтоб ты не рассыпался раньше времени.
И я увидел свет. Искрящийся контур в месте, где любой фотон вступивший в реакцию с анимой означал смерть.
Или я уже не был в тесной шахте?
Я понял, что парю в пустоте, такой большой, что становилось страшно. Здесь не было давящей толщи камня и духоты подземелья, но зато были звезды.
Бесчисленное количество искр, рожденных за миллионы лет до меня. Искры, что не угаснут и после того, как я кану в веках. Раскаленные шары газа, дарующие свет Простору.
Я заворожено уставился на них, не смея насытится. Жадно впитывал их образ, как несчастный в пустыне делает все следующий и следующий глоток, не в силах остановится.
– И, кстати, о времени… – Пока я разглядывал всё вокруг, светящийся силуэт стал вдруг очень осязаемым. – Надо бы поспешить, Зэр.
Теперь я уставился не на звезды, а на ту, что парила рядом со мной. Я мог бы докоснуться до нее – стоило руку протянуть, но застыл пораженный ее обликом.
– Ты… – Слова дались мне тяжело, будто не хватало воздуха. – Богиня?
Девушка осмотрела себя, провела по волосам, что морем молний витали вокруг ее прелестной головы, и взглянула на меня своими фиолетовыми глазами, в которых бушевала буря.
– Может и богиня. – Пожала она плечами. – А вот ты почти труп, милый.
Я чувствовал, что она не врет. Здесь было хорошо и не было боли, но где-то в глубинах Каморана мое тело лихорадило и знобило на пороге за Грань.
– Что такое я видел? Где я вообще? Кто ты? – Как из пулемета засыпал я мою собеседницу вопросами.
– Ты должен понять, кое-что, дорогой… – Девушка подплыла ближе и кончики ее волос создавали дуговые разряды, используя мое лицо как проводник. – Коснувшись пустотьмы – ты вычеркнул себя со световой линии вселенной, перестал двигаться в фотонном русле спешащих к своей кончине электронов, протонов и нейтронов, замер под поверхностью релятивистской океанической глади, недосягаемый для ее волн.
Я взглянул на свое тело, окровавленное и измученное, но достаточно материальное, чтобы толика сомнений отразилась на моем лице.