Эти мысли, которые, казалось, остановили время, вскоре прервал суровый мужской голос:
– Что здесь случилось? О… Вообще супер…
Немного повернувшись на коляске, Марк увидел, стоящего возле двери отца, который был, судя по всему, сильно ошарашен представшей перед ним картиной. Спустя пару минут, округлое, чисто выбритое лицо Владимира Михайловича налилось багровой краской, а на гладкой шее, сливающейся с ключицами, выступили тонкие жилки.
– Что это такое, Тимох? Объясни мне, – громко с оттенком нараставшего гнева произнес он, присаживаясь на край кровати. – Покажи… Отнял руки… Я сказал отними руки… Или ты ещё мозги себе вышиб? Обратно вкручу…
Сотрясаясь всем телом от страха, Тимофей, всхлипнув, нехотя подчинился отцу.
Маленький носик теперь был похож на синею с красным отливом сливу, а верхняя губа была рассечена. От этого вида у Марка по спине пробежали мурашки.
Да, это был пустяк в сравнении с тем, что ему представлялось, в непонятно откуда берущихся видениях. Однако, когда ты наяву наблюдаешь боль и страдания близких тебе людей, то это не идет ни в какие сравнения.
– Сколько мне вдалбливать тебе, ходи нормально? – распекал сам себя Владимир Михайлович. – Болит переносица?… Ты можешь объяснить, как это вышло?
– П-п-па-па не-не кри…, – Марк запнулся, услышав.
– Мало мне проблем с одним инвалидом… Так ты еще покалечь сам себя…
В правый висок, как будто кто-то ударил молотком. Марк стиснул зубы от тупой неожиданной боли, которая молниеносно распространилась по всей голове, сжав её в тиски. В ушах невыносимо звенело, причем на разные лады. Эта какофония заглушала всё вокруг. Мебель, стены, потолок рассыпались, словно были сделаны из песка. Начал вырисовываться знакомый, холодный, тёмный окоп.
«Нет, нет, только не сейчас», – завопил в мыслях Марк, всеми силами пытаясь не подавать виду, что с ним что-то не так.
Заперебирал руками по колёсным ободам, словно хотел куда-то сбежать, скрыться от всего. Да вот только куда? Нередко в мечтах рисовал: просторная, светлая аудитория, ряды парт ступенчато взбирались вверх. Марк сидел на первом ряду и что-то чертил на ватмане, время от времени посматривая на тёмно-зелёную доску, где мелом была начерчена трёхмерная, замысловатая, геометрическая фигура.
Тихо, лаконично тикали настенные часы. Будто бы намеренно попадая в их такт, цокал каблуками лаковых туфель сухой, невысокого роста, седой профессор, который прохаживался по аудитории.