– Мне нравится с тобой говорить, – сказал я.
– Почему?
– Ты говоришь не о том, о чем говорят все.
– Ну, люди любят других за то, что любят эти другие.
Лэйла пожала плечами и подтянула воротник пальто к скулам. Я уже почти не видел ее лица, и оттого очень хорошо ее слышал. Вокруг не было никого. Где-то гудела мобильная аптека.
– Мы бы могли просидеть так десять миллиардов лет. Знаешь что? Видел, как в кино друзья договариваются пожениться, если не найдут себе пару до сорока?
– Нет.
Конечно, я видел. Но меня пугало то, в какую сторону развивается ее мысль, и я отрицал все.
– Давай договоримся о том, что когда мы умрем, и станем чистой энергией, вернёмся сюда и будем здесь? Посмотрим, чем это все кончится.
– А если мы не умрем?
– Тогда все равно придём сюда. Думаю, лет через двести нам жутко наскучит все это дерьмо. Не будет разницы – быть всегда тут или в разных местах. Вечная жизнь не так уж прекрасна. Как цель – интересно, потому что кажется недостижимой, но если этой цели достигнуть – то что?
– Пожмём руки?
– Я что тебе, деловой партнёр? Давай лучше поцелуемся.
И мы поцеловались. Это было очень приятно, но естественно, в порядке вещей. Как лечь в чистую постель после большого трудового дня.
– Ладно, я ещё хотела успеть посмотреть на проституток у дороги до отъезда. Пойдёшь со мной? – Спросила Лэйла.
– Нет. Я пойду домой. Съем что-нибудь. Ещё машину надо заправить.
Лэйла сказала мне адрес и попросила заехать за ней через час. Она не оставила мне своего номера телефона и выбора, но ни то, ни другое мне было не нужно. По дороге домой я видел прекрасные мечты и слышал прекрасную музыку. Поле зрения затянулось виньеткой, проявляющей реальный мир – огромный и чистый. Я знал, что он таков, но уже давно не видел его таким.
Около моего подъезда маленькие – по размеру, а не возрасту – япошки курили опиум. Они все были одеты в идеальные, почти гладкие костюмы и вызывающе-белые рубашки.
– Вы к чему тут столпились? – спросил я.
– Пазаласта, идти своей дорога, дорогой друк. Спасибо. Спасибо.
– Поделитесь?
– Мы строить будусее. Мы устали. Мы давно не были дома. Пазаласта. Спасибо.
– Вы жадные ускоглазые морды. Хотите чаю? Я тут живу, могу вынести вам в термосе.
За кожистыми щелками век их глаза выглядели огромными, потому что отражали весь свет уличных фонарей, и излучали собственный, внутренний. Свет безмыслия и отдыха. Маленькие япошки не понимали, почему этот хмурый европеоид грубит им и предлагает угощение в одной фразе. Они молчали. Я открыл дверь в подъезд и поднялся домой пешком. Лифт выглядел неприветливо. Дома не было ничего интересного. Дома и не должно быть ничего интересного. Там должно быть спокойно. Но я не хотел спокойного, поэтому наскоро поел и поехал к Лэйле по адресу, который она мне дала. Там не было жилого дома. Там вообще не было ничего, кроме неё и таблички с адресом. Больше я ничего не видел. Лэйла ела большой разваливающийся сэндвич, причмокивая и подмазывая мизинчиком соус из уголков губ. Я стоял молча и смотрел, как она ест. Она иногда улыбалась мне, но я думаю, что она улыбалась тому, что сэндвич был очень вкусным.