Она осталась стоять на месте. Я – удалился. Уходя, заметил, что лицо её залилось слезами. Хотел подойти, обнять… передумал! Вдруг ещё больнее сделает!
Понял – любовь не моё. Я – умею, остальные – нет. Не бывает: любви и нелюбви. Бывает: способные любить и неспособные любить. Она – ярчайший пример последнего, я – редчайший пример первого! Как я люблю? Появляется трепетное чувство. Не из сердечной пены – как Афродита из Эгейского моря, а из головы – как Афина из головы Зевса. Рождается не Афродита – любовь, а Афина – война. И все чувства – сражения – мои поражения! Вот – трагедия!
—
Зашёл в церковь. Лампады бросают блик на святые образы. Пустота… Я встал посередине под куполом Храма и начал просить: «Боженька, верни гений, дай вдохновение! Хочу стихов – идеальных и неповторимых! Дай – или забери меня. Воля твоя! Не хочу быть таким дрянным, как все они. Ты меня создал иным. Не дай сойти к ним – не прощу!» Так – 40 раз.
На колени вставать и в грудь бить? Не дождётесь! Я всё делал, чтобы пришло вдохновение. Я трудился. Я старался. Получается, талант – греховен. Ему и быть судимым! Где он заплутал? Мне раскаиваться не за что – я чист перед всеми! Ещё в оконце влетел чёрный голубь. Чиркнул яростно воздух – улетел. Думал – вдохновение принёс. Нет. Верно – душа заблудшая мечется!
Вышел. Увидел идущего человека. И – случилось!
Чёрным мелом, обречённый,
вышел чёрный человек.
Он чеканил шаг, учёно
поднимал свой взгляд наверх.
У часовни притаился —
напугался чародей,
вот чуть-чуть – и разозлился,
ощетинился злодей.
Очертил – чертою чёрной,
в обруч запер чудака,
а черты его точёны,
жизни ноша нелегка.
В этом чёрном человеке —
дух – чистилище чертей,
он поднял надменно веки
червоточиной своей!
Красота! Мне пора пить лекарство – до следующего письма.
С уважением,
С.Е.
15 ноября.
Здравствуй, Елена! Ура-а! – раскатистым воплем. – Выздоровел! Утром открыл глаза и увидел… свет! Свет – недоступный во время болезни! Настроение – рабочее!
—
Вчера был приглашён на поэтический вечер. Собрались люди, считающие себя поэтами. Ровесники. Заправляла этим сборищем дама бальзаковского возраста, восседающая на байроническом кресле. Впечатление – неописуемое! Стали слушать творения друг друга. Нет, так – их попытки, предвещавшие мои творения! Выступила одна – верлибр – решили обсуждать. Каждый старается казаться неповторимым, ломаться – отвратительно. Начали за упокой – закончили за отпевание! Моя очередь оценивать. Я, простодушно: «Прекрасная проза!» Все – хохот, шептание, снисходительные гримасы, удивление. Оказалось, представленный шедевр являлся стихотворением! После такого конфуза – решили послушать меня. Всё как я и задумал. Прочитал: