В нашем случае речь идёт совсем не о таком районе. И в самом доме, жители которого попали в фокус моего внимания, не было ничего особенного. Обычная четырехподъездная пятиэтажка, «брежневка» 1967 года постройки. Немаловажно, что это жилищный кооператив. То есть будущие жильцы сами вкладывались в строительство, а не получали квартиры от государства. В советское время было принято считать, что в «кооперативных» домах люди живут чуть более приличные, чем в обычных, государственных.
Итак, однажды я понял, что концентрация психопатов и убийц в те годы в обычном жилом доме – это вряд ли случайность. Не есть ли эта ситуация отражением общего положения дел? Не происходило ли что-то подобное в большинстве домов периферийных городов на территории, по крайней мере, РСФСР?
А обилие девиаций, больших и малых, в обычной большой советской семье, точнее говоря, в родственном кругу, – это что, исключение? Вряд ли. Мои родственники не особо отличались от множества других простых советских людей. Все мои родные по материнской линии – мигранты из села, либо их потомки в первом поколении, погруженные в рурализированную среду, то есть продолжавшие вести в городе деревенский образ жизни, даже если, в конечном счёте, были вынуждены поселиться в обычном городском многоквартирном доме. По всей стране таких были миллионы. Это люди, ставшие жертвами революции, гражданской войны, эпидемий и большого голода рубежа 1910-20-х, перипетий индустриализации и коллективизации. О родственниках я рассказываю во второй части книги.
Третья, последняя, самая маленькая часть книги, – о друзьях. В какой-то степени это Postcriptum. Речь здесь уже не о воспоминаниях детства и ранней юности. Действие этой части приходится на 1990-2000-е годы. Однако, во-первых, я не мог умолчать о столь неординарных кадрах. А, во-вторых, жизнь и нетривиальные приключения моих друзей, по моему убеждению, это также инерция позднесоветской и реалии ранней постсоветской культуры. Трагичность и парадоксальность этих биографий вполне логично укладывается в общую логику повествования.
Описываемые в книге люди, я уверен, представляют все позднесоветское и постсоветское общество. И моя задача при описании странностей и ужасов, нелепостей и идиотизма, сопровождавших жизнь моих родственников, соседей и друзей – показать процесс, сопровождавший на антропологическом уровне постепенный коллапс советской системы, а также инерцию этого кризиса и распада. Я хочу, чтобы читатель ощутил этот развал человеческих отношений не через статистику, не через производственные показатели, а через никчёмные, а порой страшные судьбы самых простых людей, которые были близки друг к другу в социуме и в пространстве, хотя, в основном, не были знакомы один с другим.