Отшатываюсь от решетки, подношу руку к губам:
– За… это?!
Ответом мне кривая улыбка на полных губах.
– Государь наш, Фёдор Иванович, жениться желает. На принцессе Лембергской. А там условие поставили, они-де не дикари какие. Даже коли старая жена в монастыре, все одно жена она. Не свободен государь наш.
– А как же та девка, которую он после меня в палаты привел?
– Девка и есть. Случай такой вышел, яблочком она подавилась.
А яблочко то из сказки про мертвую царевну было. Не иначе.
– Тоже ты?
– А хоть бы и я, Устиньюшка. Не заслуживала она ничего иного. Думаешь, не знаю, кто порчу наводил?
Я только головой качнула:
– Что сыночка я скинула – судьба такая. Да только ты первый рад был, что в монастыре я. Али не так, Михайла?
– Так. – Слово камнем падает в темноту, теряется где-то у носков расшитых золотой нитью щегольских сапог. – Так, Устиньюшка. Если не мне, то и никому! Не мог я выносить… Федька, дурак малахольный, сокровище в грязь кидал, тебя не видел, на ложе после дешевой девки таскал. А ты все одно ему верна была. Почему? Почему, Устиньюшка?! Я бы всю Россу к твоим ногам кинул, на руках носил, тени упасть не дал… ПОЧЕМУ?!
И столько боли в последнем слове…
Кто-то другой растрогался бы. А я – нет. Я глаза Сёмушки помню. И как мальчик за глотком воздуха тянулся. И… он ведь меня не винил, он передо мной винился. Знал, что и мне кары не избежать, с креста о прощении просил…
Что ж.
И я бью. Наотмашь.
– Потому что я ни его не любила, ни тебя. Тошно мне от вас обоих, гадко на душе. Завтра умирать буду с радостью – избавление с огнем придет!
Зеленые глаза вспыхивают болотными огнями.
– Ни меня, ни его… а кого, Устинья?! КОГО?!
Пожимаю плечами:
– Он уже ушел. И я завтра к нему пойду. Если Господь милостив, хоть увидеть его дозволит. Хоть раз бы еще…
Хоть из ада!
В любом котле счастлива буду, зная, что ОН – в раю. Лишь бы… каждую ночь снится, каждую… и подушка мокрая.
Лицо Михайлы искажается такой гримасой, что я даже отшатываюсь.
– ТЫ!!!
Кажется, я спустила дьявола с цепи. Но мне не страшно. Я смотрю ему прямо в глаза и улыбаюсь.
– Я. И что? Сам меня убьешь? Сделай милость!
Михайла более-менее берет себя в руки и ухмыляется.
– Сам? Нет… но на костер ты завтра так просто не уйдешь.
– Неужели? Пытать будете?
– Нет.
Глухо падает на пол замок. Распахивается дверь, и Михайла шагает внутрь камеры. Я и забыла, что он меня на голову выше, забыла, что сильнее…