«Сколько мне еще осталось? Сколько я выдержу»? – такой простой и такой страшный вопрос. Не раз и не два он задавал его, и только любовь к сыну удерживала Шахриона от глупостей, позволяла хоть как-то противостоять все возрастающему безумию.
Посмотрев в окно и горестно вздохнув, Шахрион поднялся.
– Я должен идти, сынок.
Мальчик шмыгнул носом.
– Но ты же плидесь?
Он пока что плохо выговаривал буквы р и ш, отчего речь ребенка становилась даже более умилительной, чем обычно.
– Обязательно. Приду перед сном и почитаю тебе сказку.
– Ула-а-а! – сын обнял отца, и уже в следующий миг вернулся к своим бумажным бабочкам.
Шахрион вновь улыбнулся, на этот раз – чуть искреннее – и покинул покои, кивнув двум служанкам. Женщины тотчас же вошли внутрь, плотно затворив за собой дверь. Каждая из них была одинокой сиротой без родных и близких, каждая являлась сильной некроманткой, каждой Шахрион с Гартианом доверяли, достаточно для того, чтобы оставлять их вместе с принцем, но не слишком сильно – именно поэтому служанок было две. Каждой был дан приказ следить не только за маленьким Паштионом, но и за коллегой. Паранойя, разраставшаяся в мозгу императора вместе с безумием, не позволяла тому оставлять сына и единственного наследника без надежной охраны. Лич, впрочем, в этом вопросе целиком и полностью поддерживал Властелина.
Шахрион прошел несколько коридоров, свернул направо и поднялся по лестнице, бросив очередной короткий взгляд за окно. Небеса горели багрянцем и золотом, закат, красный, точно кровь, разливался во все стороны.
«Очередное дурное предзнаменование»? – подумал император.
Конечно же, а ты как думал?
Он вздохнул и покосился. Как и следовало ожидать, старая знакомая была тут как тут – неясный силуэт за левым плечом.
За последние годы Тень изменилась, приобрела рельефные очертания, начала выглядеть более живой и настоящей. Единственное, что осталось прежним – так это ее умение выводить Шахриона из себя.
– Держалась, сколько могла? – осведомился он, продолжая движение.
«До рабочего кабинета совсем чуть-чуть, там, глядишь, отстанет».
Ну что ты, мой дорогой император, мы же друзья, как я могла мешать тебе проводить столь замечательное собрание? Вызвать приступ ярости в зале, забитом придворными? Заставить тебя вскочить и наброситься с кулаками на пустоту? Нет-нет, разве такое допустимо?