Лезвия Стражей вонзились ему в спину. Крылья из галактик рассыпались звездной пылью.
И тогда Ариэль сделал то, на что не решился его предшественник.
Он не разбил Ядро.
Он впустил его в себя.
Лоза поглотила кристалл, и его тело взорвалось трансформацией. Кожа отслоилась, обнажив мышечные волокна из сплавленного света и тьмы. Крылья стали раскидистыми структурами, напоминающими схемы ДНК богов. Глаза… их теперь было три, и все видели разные слои реальности.
«– Я не Серп», – произнес он, и пространство затрещало по швам. – Я – зерно, которое прорастет сквозь цикл.
Он взмахнул крылом, и Стражи застыли, превратившись в статуи из соли. Серп замедлил вращение.
Совет Дивентов содрогнулся. Их воронки-рты исказились в гримасах ужаса.
– Ты нарушаешь баланс! – завопили они.
– Баланс лжи, – ответил Ариэль.
Он коснулся ближайшей сферы-мира. Лоза протянулась к ней, обвивая цепь. Металл заржавел и рассыпался. Сфера, теперь свободная, начала дрейфовать в бездну, излучая собственный свет – чистый, не отравленный семенем.
Но Оно не стало молчать.
«Ты умрешь, – прорычало оно, и Бездна сжалась вокруг Ариэля. – Твое семя требует пищи. Без урожая ты сожрешь сам себя».
Ариэль посмотрел на свои руки, где уже начинали проступать язвы голода.
– Значит, найду другой способ, – прошептал он, разрывая связь с Серпом.
Пространство рухнуло, и его выбросило на окраину Небесных Сфер.
Но это были уже не Сферы.
Стены чертогов покрылись плесенью. Сады Вечности увядали, сбрасывая лепестки, которые превращались в пепел. Ангелы метались в панике, их крылья теряли перья, обнажая костяные шипы.
Небесные Сферы больше не сияли. Лазурные просторы покрылись трещинами, из которых сочился туман, пахнущий гнилыми плодами. Ангелы, лишенные цели, скитались среди руин, их крылья обвисли, как сломанные зонтики. Некоторые, обнаружив свою истинную природу – сосуды для семян Пожирателей, – срывали с себя плоть, пытаясь вырвать корни. Другие молились, но их слова падали в пустоту, как камни в колодец без дна.
Ариэль стоял на краю Осколка Вечности, платформы, где когда-то зарождались миры. Его лоза, теперь покрытая шипами и соцветиями в форме плачущих лиц, пульсировала в такт его новому сердцу. Голод был постоянным спутником, но это уже не желание разрушать. Это была жажда смысла.
Он протянул руку к ближайшему ангелу, юному Ткачу, дрожавшему у обрыва.