– Ты почти готов. Разорви последнюю нить, Ткач. Разорви, и увидишь, что прячется за ширмой их лжи.
Ариэль отпрянул, но дыра расширилась, поглотив пол вокруг. Реснички обвили его щиколотки, тянули вниз. Он вонзил нож в пол, пытаясь удержаться, но лезвие сломалось с хрустом кости.
И тогда заговорили стены.
Фрески, изображавшие сотворение миров, ожили. Ангелы на них повернули головы, их улыбки растянулись до ушей, глаза вытекли, оставив черные дыры. Их песнь превратилась в гул – низкий, вибрационный, выворачивающий внутренности.
– Беги, беги, беги, – шептали они хором. – Они идут за тобой. Они всегда знали.
Ариэль вырвался, оставив в дыре клок своей мантии. Когда он обернулся, дыра исчезла. Но на полу остался след – отпечаток копыта, обугленного и покрытого шипами.
Ночью (он теперь определял ночь по густоте теней) его навестил Кассиэль. Воин стоял на пороге, но его доспехи больше не сияли. Плазма, из которой они были выкованы, застыла мутной массой, сквозь которую проглядывали очертания чего-то многосоставного, чуждого.
– Ты воняешь откровением, – прошипел Кассиэль. Его голос расслаивался, словно говорили двое: один – ангел, другой… что-то иное. – Сотри это. Сотри, пока не стало слишком поздно.
Но когда Ариэль попытался заговорить, Кассиэль схватил его за горло. Рука воина была холодной и влажной, как трупная слизь.
– Они позволят тебе умереть, но не позволят увидеть, – прошептал он, и в его зрачках мелькнул трехкруговой символ.
Потом он исчез, оставив на шее Ариэля синяк в виде отпечатка пальцев с слишком длинными фалангами.
Утром Ариэль нашел первое яйцо.
Оно лежало в углу его покоев, завернутое в кровавые нити. Скорлупа была полупрозрачной, сквозь нее просвечивало существо с крыльями падшего херувима и когтями демона. Оно билось внутри, царапая изнанку реальности.
Когда Ариэль раздавил яйцо ногой, из него вырвался визг, разрезавший воздух как нож. Стены покоев за кровоточили. Из трещин поползли черные жилы, сшивая пространство грубыми стежками, словно Небесные Сферы были всего лишь тряпичной куклой, которую кто-то спешно чинил.
Ариэль понял: он стал инфекцией.
Но вместо ужаса в нем проснулся голод.
Он подошел к зеркалу, уже зная, что увидит. Его отражение теперь имело двойника – силуэт из щупалец и перьев, сливавшийся с ним воедино, как тень при двойном свете. Двойник улыбнулся, обнажив зубы-кинжалы.