Теперь танец Барбары всё меньше напоминает безумие и всё больше – какое-то дикое соблазнение. Её таз ходит туда-сюда, имитируя совокупление, Аня не может на неё не смотреть. И Ане хочется плакать.
Сейчас она так чётко чувствует: что-то когда-то у неё отняли. Что-то ценное, важное, какую-то её силу. Это не мир сумасшедший и озабоченный со своим сексом, это в Ане что-то не так, что-то ампутировано, что-то где-то заткнуто.
закупорено
После перформанса Аня бежит в туалет. Внутри всё трясётся, но что это, почему, почему тело ведёт себя так – Аня не понимает. Кое-как приходит в себя, но всё равно – расхлябанная, красная, видно, что ревела.
По коридору приближается долговязая фигура Давида, за ним – Михалина, раскачивающая бёдрами в такт шагам на шпильках. Их только и не хватало.
Аня собирается на остановку, она же так хотела, так мечтала домой, спать! Давид опять в чёрном, глаза немного подведены, похож на вокалиста готик-рок-группы, ему удивительно идёт. Так странно – она и правда с ним работает, вот так запросто общается? Такие неформальные секси-мальчики всегда были где-то далеко от неё, она наблюдала за ними с безопасного расстояния. А тут – вот он, смотрит на неё по-настоящему, уговаривает не ехать ни в какое домой, а идти вместе на «Огонь», потом – на открытие выставки литовской художницы, которая в прошлом году делала инсталляцию с человеческими органами, помнишь? А потом и на кинопоказ про искусство Дэвида Линча, почему нет? Зачем вообще работать на арт-фестивале, если никуда не ходить?
Аня не находит, что возразить, Аня подчиняется.
Они идут по сумеречному городу, тьма просачивается внутрь, вот уже всё слилось, вот уже ничего не страшно.
Давид говорит о перформансе:
– Барбара всё же гениальная. Достала из меня и отвращение, и возбуждение, что-то такое живое, трепещущее… Но одновременно я просто видел красивую обнажённую женщину, и я не мог не думать о том, как просто трахал бы её до потери сознания, – Давид смотрит Ане в глаза, она отводит взгляд.
– А ты у нас такой герой-любовник, что ли? – с издёвкой произносит Михалина.
– А тебе, Аня, как перформанс? – Давид игнорирует Михалину, смотрит только на Аню.
– Хорошо. Круто. Крутой перформанс.
– Почему ты плакала?
– Не плакала.
– Видно же.
Аня как будто голая, пытается запахнуться, а Давид не даёт, выхватывает из рук любую одежду, сканирует её этим своим взглядом, считывая мысли.