Нет, не искалеченное лицо убитой вставало перед ним в часы, когда он, отослав свою временную сожительницу, оставался один. Им овладевало одно чувство – боязнь неизбежной расплаты за содеянное.
«Нет, действительно, – думал он, – как же они меня отыщут? Никто нас с ней вместе не видел. Да и ее не так легко опознать… Если бы не квитанция!» Обыскивая убитую, он не нашел квитанцию на сданные ею в камеру хранения вещи, потому что был уверен, что она в кошельке, а его, прежде чем выбросить, он осмотрел уже у моста, переложив в свой карман лежавшие там деньги. Возвратиться за квитанцией не решился. Мало ли что. Может быть, там уже орудует милиция.
Страх крепко сдавил его в своих объятиях, страх часто не давал уснуть. Появление в поселке человека в милицейской форме сразу же представлялось ему не случайным. Но шли дни, все оставалось по-прежнему, постепенно в нем пробуждалась былая самоуверенность. Через несколько дней после убийства он писал домой матери Екатерине Ануфриевне: «Сообщаю, что жив-здоров, чего и вам желаю».
Да, он был жив и здоров. Но где-то в его подсознании продолжала пульсировать мысль о неизбежности расплаты. Он – как камень на морском берегу, все ближе к нему белая пена, вот-вот нахлынет волна, накроет и потянет за собой на неведомую глубину.
В эти недели он пристрастился к чтению книг о преступлениях и преступниках. И здесь тоже была своя закономерность. Его особенно интересовали в этих книгах именно те обстоятельства, благодаря которым оперативникам удавалось выйти на след. Мысленно он сравнивал изложенные там ситуации со своей и не без удовлетворения делал вывод, что он не совершил тех ошибок, которых не избежали другие. Например, он был уверен в том, что ничего не оставил там, у скамейки в парке. Казалось бы, все предусмотрел, бояться нечего. И все-таки боялся. Однажды в его руки попала книга «Будни прокурора»16. В ней его особое внимание привлекли такие слова, которые он даже выписал: «Всякое преступление, кем бы оно совершено ни было… всегда может быть раскрыто, ибо нет преступника, который бы не оставил след после преступления, совершенного им».
«Но я же не оставил следа», – пытался он уверить себя. И все-таки не вполне доверял этим своим выводам. Где-то в глубине сознания понимал, что само понятие «след» у него одно, а у людей, профессия которых и состоит в том, чтобы раскрывать преступления, – совсем иное. К тому же не было уверенности, что все его действия уже после того, что произошло, остались незамеченными. Откуда он мог знать, что никто его не видел, что никто ничего не слышал.