Затем заболел дядя. Как-то быстро он сгорел. А может, с голоду умер. Почему к деревенскому фельдшеру не обращались? Или посчитали, что это не обычная болезнь, не от природы, а от лукавого?
Вскоре и отцу стало плохо. Тут уж стало не до военного налога. Навсегда остался в памяти тот зимний вечер, плавно перетёкший в ночь. Как обычно, холодно, голодно, темно и страшно. Бег по крыше усилился. Там реально бесновались – топали, бегали, будто в хороводе кружились. Кричит сестра, стонет отец, мы с братом на дядиной наре под ветхим одеялом прячемся. Дрожим то ли от холода, то ли от страха. Видимо, некому было топить печь. «Если не от голода, то от холода умрём», – шепчемся с братом.
Наши шумные игры давно забылись. Суровая военная жизнь вмиг заставила мыслить по-взрослому. Мы уже знали, что такое смерть. Отец был коммунистом. О вере в загробную жизнь и речи быть не могло. Но что-то нереальное витало вокруг нас, что мы могли бы ему возразить.
Вдруг слышим, как сестра резко визгнула, как будто кто-то невидимый её ужалил. Было страшно, к тому же темно, но любопытство сильнее. Мы высунули головы из-под одеяла… Тут сестра снова подала голос. Резко выгнулась, взметнулась, будто кто-то тянул её вверх. Те, кто наверху сильно зашумели, даже заголосили. Мне казалось, что даже хихикали. Сестра начала визжать, извиваться. А ведь было так темно, что мы друг друга не видели… Потом до меня дошло, что она вся светится. Как будто тлеет. Это было видно сквозь одеяло, одежду. Может, одеяло она скинула. Всё это время отец не подавал признаков жизни, даже стонать перестал. Уснул или его отрубили, не знаю.
Вдруг всё затихло. Даже наверху. Мы, наверное, уснули.
Проснулись от того, как какие-то люди ходили по дому. Сказали, что мы скоро уедем обратно в хутор. Кто-то заподозрил неладное и решил проведать бедолаг, или отец всё же кого-то позвал. Хотя наверняка с работы пришли, ведь отец слёг, и дым из печной трубы не шёл. Всё же дело было к весне, потому мы не замёрзли насмерть.
Сестру накрыли белой простыней. Мы не стали ни о чём спрашивать, и так было понятно, что она уже неживая. Когда уносили, случайно спала простыня, я в ужасе отскочила – сестра была абсолютно чёрная с такими же чёрными глазницами и приоткрытым чёрным ртом. Это видение преследовало меня всю жизнь. Она как будто заживо сгорела.