Водил боками, жадно воздух пил.
Колдунья еле двери приоткрыла:
– Ну, здравствуй мòлодец. Раз прибыл, проходи.
Широкоплечий, с русыми власами,
Чуть потянул, и двери настежь отворил.
Колдунья длинный нос платочком прикрывала:
Был русский дух для ней невыносим.
А мòлодец, в дверях пригнулся
И широко шагнул через порог.
Из-под плаща окóва нòжен промелькнула,
Колдунья:
– Стой, оставь за дверью свой клинок!
Остановился, в удивленьи смотрит:
– Куда ж его, ведь это ж, тётя, меч!
Твоей хибары он по боле стоит:
Кому прикажешь ты его стеречь?
– Тут, юноша, медведи лишь, да лоси.
Да зайцы с белками заходят погостить.
Вон, где коня оставил, там положишь.
Вот конь твой и пускай посторожит, -
Колдунья указала на берёзу,
К которой был привязан рыжий конь.
Гость вышел, был довольно грозен.
«Такой зарубит сразу, только тронь»,
Подумала старуха и щепотку,
Какой-то пыли дунула с руки.
И, оглянувшись в грязный угол, кротко:
– Ты, сила тёмная, меня обереги!
2
Дверь дёрнул молодѐц – та чуть не отвалилась.
Встал среди комнаты, взглянул по сторонам:
– Ты б, тётя, печку, что ли, малость протопила.
Да и лучину бы, для света, подожгла.
Колдунья не ответила на это.
Она смотрела юноше в лицо:
«Душа его, как новая монета:
Ещё не рассчитался ей никто».
– Чего пожаловал? Аль, дело есть к старухе?
Ты сядь, милок, чего ж стоять столбом, -
Поправила кольцо большое в ухе,
Напротив юноши присела за столом.
– Да, дело есть… Не знаю, вдруг поможешь…
Мне мельник присоветовал к тебе…
Поехать. Указал дорогу…
Покоя больше нет моей душе…
Вздохнул. Взглянул в глаза колдунье
И тут же в сторону свои глаза отвёл:
Как будто в омут мрака окунулся.
И в омуте судьбу свою прочёл.
Старуха встала. Перешла поближе:
– Чего же замолчал? Ведь сам пришёл.
Смутился сердцем, милай, как я вижу.
Ты продолжай, послушаю ещё.
– Смутился сердцем? Это, тётя, точно.
С тобою рядом, как-то холодит.
Я, тётя, знаешь, с колдовством – не очень…, -
Колдунья подожгла пучок травы.
Его окутал дым. Вдохнул: уходят стены.
Избушка стала шире и светлей.
В висках стучало, на запястьях вздулись вены,
А сердцу от тоски ещё больней.
– Как звать-то? – старая спросила.
– Меня?
– Тебя. Ты ж тут со мной один.
– Есеня. А отец – Добрыня.
При князе был в дружине до седин.
– А сам-то?
– Я – в дружине младшей.
Хоть силой бог меня не обделил,
Да, по летáм меня к дружине старшей,