Дома было оживленно. Новости недели, вечерний легкий ужин сестры с мужем.
– Мам, а что там со знакомой из Фрязево Натальи Валерьевны? – помогая убирать посуду, спросила Оля.
– Да больше она ничего не знает. Обещала поговорить с ней и узнать поподробнее. Тебя тоже заинтересовало, гляжу? Как и меня! Знаешь, помню из рассказов отца одно событие, о котором он говорил с большой горечью и раза два, а то и три… Работала после революции в тридцатых годах на фабрике одна очень хорошая девушка. Красивая, умная была. Валенки у нее были худые с дырками на ногах. Девушка очес с машины рукой собрала и заткнула дырку в валенке. Очес – это такая шерстяная пыль, которая оседает на смазку машинного масла сельфактора. Никому этот очес не нужен, на выброс был. Он весь в масле и грязный, непригодный для дальнейшей переработки. Так на девушку кто-то донес. Арестовали её прямо на выходе из фабрики и в тот же день увезли в районный отдел милиции. Больше о ней никто и никогда в Стариково ничего не знал и не слышал. Пропала совсем, – тихо рассказывала мать.
– Марина, вы о чем тут с Олей секретничаете? – спросил отец, заглядывая на кухню.
– Да о том же, о чем и с тобой, Рома, недавно вспоминали. О папе. Фамилию вот только не помню девушки, а звали её, кажется, Верой, – ответила Марина мужу.
– Да, вероятность есть, что это может быть и она. После ареста попала на Сахалин. Село наше было небольшим. Тяжелые были годы. Редкая крепкая семья обошлась без арестов, – проговорил Роман.
В этот вечер мысли Оли и ее родителей еще не раз вернулись к этой истории. Отчасти было даже радостно, что если это та самая Вера, прожившая жизнь на Сахалине, то она не пропала бесследно. Что у нее была дочь, а у дочери народилась еще дочь. И эта внучка Веры помнит, что корни у нее в Стариково. И где-то в огромной вселенной замкнулся круг этих событий, состоящий из длинных жизненных дорог.
Глава 3. АРЕСТ ВЕРЫ ВЕТРОВОЙ. РАБОЧИЙ ПОСЁЛОК СТАРИКОВО. ОСЕНЬ 1932 ГОДА
День серый и облачный с утра заглядывал в три окна деревянного дома. Собрали нехитрый урожай осенью. Засыпали в земляной подпол картофель. Немного, но зиму должны пережить. Прасковья еще не совсем оправилась после неожиданной смерти мужа. Слезы то и дело накатывались на её глаза. Надорвался он, когда принял на себя в лесу свалившийся на обочину дороги воз с дровами для фабрики. Лопнуло у него что-то в животе. Даже до больницы с этой лесной дороги не успел второй возница довезти его. Пока тот телегу вытаскивал, Павел в лесу уже без памяти оказался. Ушел засветло из дома молча и вернулся лежа «пластом» на телеге молча. У избы лежало толстое бревно обрезанное сверху, которое еще в первый год совместной жизни приспособил Павел под лавочку для отдыха семьи. Вот на него и поставили белый струганный гроб, когда вынесли его из дома, чтобы знакомые мужики на руках отнесли затем Павла на кладбище. Времена сейчас такие, что большого голода уже вроде и нет, но и досыта не ели, а теперь уж и вовсе…