– Пал Сергеич? Что, в цеху что-то случилось?
– Да типун тебе на язык! Я просто по-соседски зашел вот, с гостинцами – я поднял повыше пакет.
Кузьмич посмотрел недоверчиво и посторонился, жестом приглашая в дом. В комнате стоял похмельный смрад и царило запустение. У стены стоял разложенный диван с замусоленным бельём, а у другой – здоровенный книжный шкаф. Причём корешки потёртые и залапанные. У меня дома тоже библиотека есть, дед собирал, так к ней и не прикасался никто, стоит там полное собрание сочинений Пушкина да «Капитал», пылятся.
– Ого, да ты у нас книгочей?
– Угу, – буркнул Кузьмич, освобождая стул от сваленных вещей. – Присаживайся. Будешь чай или чего покрепче?
– Да какой там чай, – отмахнулся я, доставая самогон и снедь. – Давай лучше выпьем, за упокой души.
– Так я живой ещё, Сергеич, рано ты меня хоронишь.
– Да я про Ольгу твою, – при упоминании жены у Кузьмича лицо дёрнулось, как током ударило. Но виду он не подал. Я кивнул на диван: – Ты тут спишь, что ли?
– Тут. В спальню не хожу, там вещи её кругом. И кровать, на которой она… Не могу там находиться, тошно.
– Понимаю, – я сдвинул со стола грязные тарелки.
– Да куда тебе, – буркнул Кузьмич, но к столу сел, достал из кучи грязной посуды две рюмки, поставил на стол.
– Не спорю, Кузьмич, моя-то Горгона жива-здорова. И надоели вроде друг дружке-то уже донельзя, а как представлю, что не станет Надюхи, такая тоска подступает, что вешаться впору, – я разлил самогон, поднял рюмку. – Ну, за Ольгу, царствие ей небесное. Горячая баба была, суетливая. До сих пор помню, как она на собрание по поводу взносов пришла, такой скандал учинила, любо-дорого. Боевая.
Хлопнули не чокаясь.
– Царствие небесное, хах, – Кузьмич зло ухмыльнулся и снова разлил самогон по рюмкам. – Оставь ты эту поповскую софистику, Сергеич. Нет там ничего. И в душе у меня теперь ничего, дыра. Только про лучший мир мне не заливай.
Молча выпили по второй.
– Эк ты раскис, Кузьмич.
– А что ж я, не человек, что ли? Не было у меня ближе никого, да и не будет больше, наверное.
– Интересно. А так и не скажешь, ты ж вечно такой суровый, уверенный.
Хлопнули ещё по одной, развезло хорошенько, хороший самогон всё-таки Петровна гонит.
– Да все из себя уверенные. А внутри каждого червь сомнений точит. Анатолий, блядь.
– Кто? – не понял я.