А за стенами юрты, в темноте ночи, расхаживал Бирназар бий. Его шаги были тяжёлыми и размеренными, как удары сердца самой земли. Он ходил и ходил, словно медведь у берлоги, где рождаются его медвежата, и в каждом его шаге была тревога и ожидание, надежда и страх – все те чувства, что испытывает человек, когда рядом с ним свершается таинство рождения новой жизни.
И только горы оставались неподвижными и величественными, как и положено вечным свидетелям. Они видели много таких ночей – ночей, когда среди камней и ветров, под высоким звёздным небом рождались новые люди. Видели они и то, чего не могли видеть простые смертные – нити судеб, что начинали плестись в этот самый миг, создавая узор будущего, которому суждено было изменить жизнь не только этих людей, но и всего народа.
Рассвет в горах приходит особенно – сначала розовеют самые высокие пики, словно кто-то невидимый зажигает священные огни на алтарях небес. Потом свет медленно спускается по склонам, пробуждая камни и травы, птиц и звери, людей и их надежды. В то утро рассвет пришёл как предвестник чуда, как благословение самих небес.
Когда первые лучи солнца коснулись снежных вершин, окрасив их в цвет утренней зари, в долине царила особая тишина – та тишина, что бывает перед первым криком кукушки весной или перед раскатом грома в летнюю грозу. Даже ветер, всю ночь метавшийся между скал как встревоженный дух, вдруг затих, словно и он ждал чего-то.
И вот в этой тишине раздался он – первый крик нового человека, пришедшего в этот мир. Крик прорезал утренний воздух как молния, отразился от скал и взлетел к самому небу, словно извещая горы и степи, звёзды и облака: я здесь, я родился, я живу! В этом крике была вся мощь жизни, вся сила народа, все надежды предков и все мечты потомков.
Это был мальчик – крепкий, как молодой архар, и крикливый, как птенец беркута. Его маленькие кулачки были сжаты так, словно он готовился схватить свою судьбу. А глаза… Те, кто видел его глаза в первые мгновения жизни, говорили потом, что такие глаза бывают только у детей, рождённых в горах, – синие-синие, как высокое небо Тянь-Шаня в погожий день, глубокие, как горные озёра, и бездонные, как сама вечность.
В них отражалось что-то такое, от чего даже видавшие виды повитухи замирали в благоговейном молчании. Может быть, это была мудрость предков, может быть, отблеск будущей судьбы, а может, отражение тех вершин, что стали свидетелями его первого вздоха.