В его тетрадях были исписаны страницами планы: норма физической тренировки на день, уборка, прогулки, поиск работы, чтение книг, возобновление общения с друзьями.
Порой он делал всё в один день, и сразу же ломался, не выдерживая нагрузку. Пускаясь в самобичевание и топот оправданий, превращающий его в жертву обстоятельств сурового мира.
Возможно он подсознательно создал подобный механизм, чтоб не меняться, но при этом делая иллюзорные попытки, дабы ощутить себя живым героем трагедии.
Так было не всегда, всё началось с мелочей.
Когда он съехал от родителей в квартиру, что досталась по наследству от бабушки, он сразу же нашёл работу в почтовом отделении. Он разносил письма, работал всего по 4 часа в день, но хватало на нужды. Ему было около 20 лет.
По началу к нему частенько заезжали приятели. Компания была разношёрстной, но вполне дружной.
Он медленно привыкал к тому, что может быть один. Но когда его разум смог увидеть больше, чем глаза, его посетил экстаз.
Мысли буквально кружили хороводом птиц в брачный сезон, действия не были под чьим-то присмотром. Это была свобода, взросление, что буквально ползло слизняком по коже. Такое медленное, ранимое, гадкое от непривычки инопланетное чувство.
Юноша, начавший управлять своей жизнью начал отдаляться от прежних привычек. Стал меньше общаться, вести светские беседы на похмельных утрах, залипать в сериалы и в целом пропадать в пустоте, лишь бы отвлечься от самого себя.
Рисование, а значит рисковать цветами, написание стихов, прогулки, работа, гитара! Новые хобби насекомыми появлялись в его жизни.
В этом самом личном расцвете возможностей произошло ни то наваждение, ни то запланированное заранее за тысячи лет событие. Его близкая подруга покончила с собой. Повесилась, как ёлочная игрушка. Окоченев театральной корягой в океане среди белого шума. Принимая какие угодно образы, но не те, чем она являлась ранее.
На гвоздике в доске, на втором этаже частного дома, в своём одиноком, красивом безумии.
Не стоит говорить, что мироуклад парня перевернулся. Все идеи были формальностью, концентрация на себе нарочито обостряло фригидность влияния на мир и атрофия эмпатии сулила изнурительной рефлексией.
Тогда его и пронзил по истине лютый стыд.
Ситуация чуткости не прибавила, а чувство вины росло монстром, комком проглоченных волос в его кишках. Ретроспективой, изуродованным калейдоскопом возвращая в момент осознания смерти ближнего. Расчленяя хрустальное тело, заполняя его картинами пережитых совместных моментов, вбивая молотом снов между рёбер принятые подарки, пронизывая хирургической иглой, зашивая недосказанные слова.