– Дураку как раз и не понятно, раз ты до сих пор не осознал этого, – ехидно произнес он.
Я уже готов был высказать ему все, что думаю о его раздражающей манере говорить загадками, как вдруг Глюк поднял руку вверх, словно в примиряющем жесте и присел на кровать.
– Ладно, раз ты не понимаешь столь очевидные намеки, скажу прямо. Фердинанд не пропускал ни одного дня, слушая музыку, потому что он знал, что любой день в его жизни может стать последним. Для него было очень важно, успеть напоследок послушать то, что приносило ему радость и было смыслом его существования.
Неприятный холодок снова коснулся моей спины. Я вспомнил, что, проснувшись, слышал музыку, но это было не привычное грохотание и рев колонок из квартиры Фердинанда, скорее что-то более похожее на звуки гитары или арфы. Помотав головой, я недоверчиво спросил у Глюка:
– Ну хорошо, допустим ты прав. Но с чего ты взял, что для него эта музыка была смыслом его жизни?
Глюк покачал головой и запустил руку в складки плаща, вытащив помятую, пожелтевшую от времени фотографию, протянул ее мне:
– Взгляни.
Я взял фотографию и недоверчиво посмотрел на Глюка. Тот кивком головы указал на нее, мол, давай, смотри. Взглянув на неё, я увидел пятерых ребят, тесно стоявших друг к другу с музыкальными инструментами в руках. На вид всем было не больше тридцати лет, все были одеты в типичную одежду, присущую эпохе рока 90-х. Кожаные куртки, джинсы, заклепки, всевозможные нашивки. Приглядевшись, я заметил знакомое, изрядно помолодевшее лицо. Фердинанд стоял в центре, положив руки на плечи двух ребят сбоку, его лицо выглядело настолько счастливым, что я невольно улыбнулся.
– Он играл в группе? – я перевел взгляд на Глюка и тот молча кивнул. Я вспомнил нынешнего Фердинанда, этого бодрого, но уже с потухшими глазами старика. Всего лишь блеклую тень того, кем он был на этом фото.
– Что случилось? – спросил я. – Он перестал играть? Они распались?
Глюк забрал фотографию из моих рук и слегка подул на нее. Фотография дернулась и медленно растаяла в его руках, оставив после себя легкий запах старой фотопленки.
– Не совсем. – он встал с кровати и снова подошел к шкафу. – Это достаточно долгая и трагическая история. Не мне тебе её рассказывать. Лучше спроси у него сам, если представится возможность. Одно могу сказать точно – Фердинанд так и не связал свою жизнь с музыкой, хотя был буквально рожден для неё.