– Вы мыслите в верном направлении.
– Отчего Вы так спокойны? Я совершил преступление!
– Я знаю.
– О! Прошу, я пойму Ваше осуждение и… откуда Вы знаете?
– Павел Дмитриевич, где Вы учились, я преподавала. Неужели Вы думаете, что я не узнаю Ваших черт и манер, утонченности, данною Вам мною, если Вы скроете лицо за куском ткани?
– Почему же Вы не остановили меня? Почему не отвечали?!
– Видите ли Павел, я не властна над Вами, над Вашими проступками. Рано или поздно Вы должны были осознать. Я была готова к тому, что покарают Вас законом, и то было бы верно, однако Вы хороший человек, Вас можно ещё спасти. Вас уберегла моя вера в Вашу совесть, иначе бы Вы давно были преданы трибуналу. Не зазнавайтесь, пока я помиловала Вам, но когда я снова услышу о грабеже с Вашим участием – я этого так не оставлю.
– Но что же мне теперь делать?
– Искупления Вы ныне будете искать в церкви, молиться с прочими, а я на исповедь Вас не приглашала и советы не раздаю. Поймите, у Вас есть сердце, у меня – нет. Мы разные. Но вот мой совет: хотите что-то исправить – бросайте это дело. Однако теперь вернётесь Вы в «Сиерру-Морену» сам. Знатным юношам невдомёк, каких усилий стоит протолкнуть их в свет, и теперь Вы узнаете это на своей шкуре. Я Вам не советчик.
– Протолкнули?! Так Вы это называете? Меня невольно обратили, я лежал на улице и крючился от жажды и ломки! Это ли дар? Сдался мне Ваш свет!
– Вы сами покинули отчий дом, в Вас бурлит молодая кровь. Оставайтесь как есть, однако же ничем я Вам не помогу по-прежнему.
– Скажите, Вы простили бы меня?
– Я прощу Вас, но простит ли Ваша совесть? Успокойтесь, Вы больно взволновались. Возьмите себя в руки и повзрослейте, Павел Дмитриевич. Наберитесь смелости всё изменить или же подите и рассеките руки серебряным ножом.
Павел оторопел. Он смотрел на эти холодные глаза и более не видел в них прежней теплоты к себе. Вся любовь к княжне, переполнявшая его, рвалась наружу и тут же разбивалась о её равнодушный к нему лик.
– Пропадите пропадом со своими монархистами! – в сердцах крикнул он.
Он порывисто поднялся, опрокинул собственную чашку и пулей вылетел из зала. В пути натягивая шинель, он выбежал из особняка, растолкав по пути служанок, что готовились накрывать на стол. Что эти люди сделали с ним! Что они сделали с его Викторией Станиславовной! Дело просто не могло быть в нём. С тем пришло воспоминание о том, для чего всё он это затеял. Пусть страдают, пусть умрут, пусть всех их супругов заберут на фронт за то, что они сотворили с ним и Российской империей!