Виктория же меж тем равнодушно провела пальцем по краю стола, задумчиво уставившись в одну точку. Плечи её не дрогнули, она гордо поднялась и задрала подбородок.
– Приберите здесь всё, – обронила она служанкам и, медленно постукивая каблуками, на всё таких же ватных ногах двинулась в свою обитель, чтобы дать волю чувствам.
Ангелина вышла в сад, укутавшись в тёплое одеяло, и пробралась к почтовому ящику. Вынув из него кипу писем, она пролезла рукой чуть дальше и в самом углу забрала записку от Глеба Дмитриевича, чему очень обрадовалась – больше всего на свете ей хотелось услышать весточку о том, что ей пора домой, и малое дело её сделано. Все эти дни она записывала и отсылала каждую фразу, что слышала в доме княжны, и надеялась на возвращение.
Наскоро зайдя в дом, она забилась в угол и уставилась в клочок бумаги. Однако с каждой строчкой лицо её бледнело.
«Душа моя, Ангелина!
Я не могу нарадоваться, читая Вашу весть. Однако теперь мы знаем так много, что не можем монархистам того так оставить. Поймите, это для нашего общего блага. Вы сыграете в этом деле ключевую роль. Убейте старика и поезжайте домой, если Вы, конечно, хотите вернуться. А коль не выполните моё поручение и вернётесь, не исполнив наш план, я сочту Вас предателем кружка нашего и жизни Вам не дам. Надеюсь на Вас.
С почтением, Глеб Дмитриевич».
Сердце упало в пятки, Ангелина содрогнулась. Из глаз её потекли слёзы, и она закрыла рот рукой. Отчаяние накрыло с головой. Было страшно и противно от того, куда она попала. Зачем же Владимир привёз этого наглеца? Отчего он её оставил?
По коридорам ходили служанки и повторяли её имя, верно, хотев перекинуть на неё свою работу. А потому Ангелина стала наскоро утирать слёзы. Всё это казалось одним длинным страшным сном.
Склонив голову, Софья Алексеевна закрывала бледное лицо руками, меж тем как тёска её Софья Денисовна устроилась рядом и скрестила руки на груди. Ранним утром она прибежала к графине и практически пробилась в особняк, разбудив всех его обитателей, еле дождавшись возможности вырваться из своего одиночества.
Даже Илларион, в делах семьи брата незаинтересованный, вышел взглянуть на несчастную жертву ограбления, встав в дверном проёме и плечом облокотившись о косяк. Взгляд его был холоден, суров, и он закатывал глаза чуть ли не на каждом всхлипе Софьи, искренне не понимая её волнений, а тем более суеты хозяйки дома и Натальи. Они принесли несколько чашек чая с какими-то травами, отпаивая и утешая Софью.