Я крикнул, но никто не отозвался. Подумав, я решил, что если это утро, то, может, здешние обитатели еще спят.
К стене одной из построек была прислонена примитивная лестница. Я забрался по ней и оказался на выпуклой крыше, с которой открывался вид на окрестности.
Мне вдруг вспомнился «Волшебник Изумрудного города», где Элли говорит собачке: «Мне кажется, Тотошка, что мы больше не в Канзасе». На Центральную Сирию это было совсем не похоже. Во-первых, далеко внизу я увидел море. Ладно, у Сирии тоже есть выход к Средиземному морю, но прибрежные районы страны находились достаточно далеко от мест, где я недавно пребывал.
А еще я увидел немалого размера город, окруженный тремя рядами стен. Над ним возвышалось нечто вроде акрополя, в середине которого на возвышении находилось огромное здание. В бинокль я смог разглядеть, что оно было похоже на греческий храм с колоннами по периметру. Далее город спускался к морю, а у подножия находилось нечто напоминавшее огромный ключ – длинный прямоугольник моря, окруженный чем-то вроде широких стен, и круглое кольцо в конце с островком посередине.
Я всмотрелся – и меня как током ударило: очень уж все это было похоже на город, виденный мною во сне, обрывки которого все еще не выходили у меня из головы. Вот только что это за город? Мне вспомнился Высоцкий: «И в ночь, когда из чрева лошади на Трою спустилась смерть (как и положено – крылата)». Может, и правда Троя? Или Иерусалим в семидесятом году, когда его осаждали римляне? Нет, он не подходит: в Святом городе, если верить картам, нет моря. Но были и другие города, полностью уничтоженные после того, как их взяли. Коринф, например, или Карфаген. И это только те, которые я знаю.
Но, как бы то ни было, даже через бинокль город был необыкновенно красив. И я неожиданно для себя попросил у Господа, чтобы то, что я пережил во время того ночного кошмара, не случилось наяву.
Спустившись вниз, я решил, что первым делом нужно было бы похоронить моего друга по-христиански, хотя бы пока. Когда я выйду к своим, то, надеюсь, земляки перезахоронят его со всеми почестями в его родной Маалуле. Или если я найду здесь батюшку, нужно попросить его отпеть раба Божьего Иоанна, хотя бы заочно.
Я с остервенением долбил землю и молил про себя Господа за упокой Ваниной души. За то время, что я провел в Сирии, он стал моим другом, а младшая его сестра Мариам, которую мне один раз довелось увидеть, была писаной красавицей – шатенка с серыми глазами. Если верить сирийцам, они на самом деле белые и пушистые, пардон, светловолосые и голубоглазые. Таких я не видел, но если кто и был близок к этому идеалу, так это она. Ваня мне однажды сказал, что готов выдать её замуж за меня: отец его был убит исламистами, и подобные решения теоретически мог принимать Ваня как старший мужчина в семье. Другой вопрос, захотела ли бы этого Мариам, да и я: все-таки я еще был молод и не горел желанием окольцовываться в ближайшем времени. Но все равно было приятно.