– Вил, они с тобой это сделали? – с ужасом выдохнула я.
И тут же поняла, почувствовала кожей, что не ошиблась. Безвольной тряпичной куклой я сползла с кровати на пол, так как совершенно не было сил удерживаться в сидячем положении. Привалившись спиной к шкафу, закрыла глаза, но огненные всполохи все равно никуда не делись.
От обжигающей обиды боль расползалась по всему телу. Как они посмели?
Я сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь убрать красные вспышки перед глазами.
– Дай мне пить, – неожиданно произнесла Вилари.
Шустрей белки метнулась к столику и налила полный стакан воды. Потом голову посетила мысль и я, высунувшись наполовину из окна, сорвала лимон. Это дерево было посажено еще мамой Вилари. И очень сейчас пригодилось. Кое-как при помощи ложки разодрала пористую шкурку и выдавила сок в воду.
– Думаю, это тебя оживит немного.
Вилари с трудом села на кровать, уставившись в одну точку на полу. Дрожащими руками я поднесла стакан к ее бескровным губам. Подруга сделала несколько глотков и прикрыла глаза. Очевидно, лимон пробудил в ней кое-какие ощущения.
– Тима, беги. Они могут это сделать и с тобой. Подлость – она как сорняк, неискоренима. Не надейся на то, что ты не член семьи дяди и на то, что ты сирота. Ты же не видела бумаги? Может тебя уже давно удочерили и все твое состояние прибрали к рукам! Я уже ничему не удивлюсь! И тогда тебе тоже не видать академии, как своих ушей.
У меня внутри все похолодело. От моих родственников можно ожидать чего угодно. Подруга всегда отличалась трезвостью суждений и не витала в облаках, как я. А я, действительно, не знала истинного положения вещей. Тетушка постоянно подчеркивала, что меня держат из жалости. Все мои надежды были связаны с академией и получением диплома. А там уже я разберусь, что стало с моим наследством. Хотя сейчас мне стало страшно так, как никогда не было, сколько я себя помню. Без эмеры, без магии я так и останусь жалкой прислужкой.
На разговоры об эмеротомии существует негласный запрет. Кто прошел эту процедуру, молчит, как о чем-то позорном, невероятно постыдном. Потому что он не остается прежним. Это сравнимо с превращением гордого и смелого орла в откормленного кастрированного каплуна, лишенного не только способности «топтать» кур, но и ставить себя на одну доску с другими петухами.