***
Священник сидел в своей тёмной келье за книгой, голос молитв никак не мог затмить его разум, да и сердце не унималось. Вечная жизнь – то, о чем он не мог и мечтать. Дьявольское искушение! Или? Сколько душ можно спасти за такую долгую жизнь молитвой, сколько тайн природы открыть, скольким помочь. Взгляд немолодого мужчины обратился на книгу. Бумага, чернила – тоже подарок, в котором скрыта великая мудрость. И подарок этот можно использовать очень по-разному. Невежда растопит очаг, истратит книгу. Проповедник разожжёт искры в душах, не истратив не единой страницы.
Наверное, так и с подарком дьявола. Его можно использовать разными способами. Не обязательно для порока, для того, чтобы совершать преступления. Хоть это и соблазнительно.
Можно поступить иначе. Изучать мир, помогать слабым, отдавать те знания, что обрел сам. Тогда и господь не прогневается. А через пятьсот лет… Пятьсот лет! Немыслимый срок! Он получит все рецепты ведьмы. Если не изобретет их к тому времени сам, то это станет чудесным подарком. Священник улыбнулся. Что значит сан, когда впереди столько чудесных открытий! Небольшой грех простителен, он исповедовал многих и знает, как прихотлива бывает жизнь. Что кажется изначально грехом, потом может оказаться благим делом.
Знать бы ещё, сколько тех капель у ведьмы. Может, баронесса сварила достаточно, чтоб ему взять в вечность с собой кого-то еще? Не станет тогда скучно жить вечную жизнь. Уныние – тоже грех. И как священник он должен пресекать его в себе.
Да, хорошо было бы взять с собой в вечность пса, если б капель хватило. Вот только вечный священник пробудит нездоровый интерес у людей. Но и это не страшно – можно переезжать с места на место, не говорить откуда пришел. Читать проповеди, помогать, мыслить, лечить. Удастся ли сохранить сан? В церковных списках он числится, указан и год, в котором он родился. Хорошо было бы подтереть эту цифру, поправить, раз уж сан придётся носить долгие годы.
Сколько рецептов лекарств уже ему стало известно за сорок с лишним лет жизни. Почтенный возраст! Седина пробивается на висках, голос набрал силу настоящего проповедника, зрение еще почти не подводит. Старик поправил бороду, провел ладонью по поджарому торсу. Барон щедр, да только Паул делится мукою с детьми, да с их мамашами. Никому отказать не в силах. И как откажешь? Придет на порог почтенная мать семейства полных двадцати лет, за ней трое детишек, бросится в ноги. Отдашь последний гарнец муки*. Ну, куда ему одному столько. Жаль, пузо никак не наживёт. Поджарый, словно та гончая. Ну, может, и к лучшему, крестьяне сильней уважают. Избыток пищи, как и распутство – грех. Паул отворил сундук, посомневался, но вынул-таки кусочек сухого пирога. Немного можно поесть посреди ночи. Не грешно то, если обращено на пользу учения. Знания он свои собирал по крупицам, некоторые перенял у Люции, а сколько еще предстоит узнать.