– Это Сэм, и она потрясающая, – сказала Лиз. – Одна из самых дорогих мне людей в Бетесде. Вы прекрасно поладите. Будете дружить домами![5]
Мама улыбнулась, ее лицо просветлело. Наверное, она ни разу не слышала, чтобы ее называли потрясающей, тем более такие светские львицы. Затем Лиз посмотрела на меня:
– И Шейн! Ты так вырос! Уверена, о тебе здесь чудесно отзываются, не так ли? Я знаю, ты очень стараешься!
Я заметил рядом с ней Грету, уткнувшуюся в телефон. Грета ждала, пока ее мать перестанет нести чушь и они смогут наконец пойти поговорить с учителем. Почему-то мне стало ее немного жаль – никогда раньше не думал, что Грету не затрагивает бешеный торнадо ее мамочки.
Я вежливо улыбнулся и ничего не ответил. Лиз понятия не имела о моих успехах в школе и о том, старался я или нет. Я мог с таким же успехом валяться целыми днями дома с сигаретой во рту и играть в «Call of Duty»[6]. Однако Лиз умела так улыбаться, что казалось, будто ей действительно не все равно, словно она говорит искренне, от чистого сердца. Такой вот талант. Невозможно было не поддаться ее очарованию, хотя бы немного, невозможно было ее не любить.
В этом Грета на нее походила.
Мама немного поболтала с Лиз и ее подругой, потом увидела, что мистер Френсис освободился, и извинилась. Было очевидно, что она не хотела уходить. Лиз поцеловала маму еще раз – на прощание.
– Надо обязательно как-нибудь вместе выпить кофе!
Мы пошли дальше сквозь толпу.
Я размышлял о том, что на самом деле маму никуда не пригласили (хотя могло показаться иначе), и в тот момент различил среди шума голосов и скрипа ботинок по паркету голос Лиз, которая, повернувшись к подруге, тихо сказала:
– Бедняжка. Она моя уборщица.
Сучка.
Я ощутил холод и тяжесть в груди. Эта женщина, эта улыбчивая, вежливая и дружелюбная богатая женщина посмела пожалеть мою маму за то, что та на нее работает. Бедняжка? Маме не нужна ее жалость. Я развернулся, чтобы посмотреть Лиз в глаза, но та склонилась к подруге и что-то ей говорила, понизив голос. И тут я обратил внимание на Грету. Она смотрела на свою мать с абсолютным презрением. Грета услышала ее слова и поняла, насколько ужасно они прозвучали. Потом взглянула на меня. Мы смотрели друг на друга без улыбки, не мигая. В ту секунду я прекрасно понимал Грету, и мы оба это почувствовали.