На той неделе плакали все. Наверное, стоило закрыть школу до следующего понедельника, поскольку мы все равно ничего не смогли усвоить, кроме, пожалуй, того факта, что люди скорбят по-разному. Думаю, не закрыли школу потому, что многие чувствовали себя там лучше, чем дома. Все пребывали в шоке, особенно наш класс. На уроках мы не могли не коситься на пустой стул Греты, не могли не плакать. Даже трудные подростки. Кое-кто из самых крутых прятался под капюшоном толстовки и прикрывал глаза рукой, отчего выглядел еще более уязвимым, чем те, кто рыдал открыто и громко. Плач выглядит в сто раз хуже, когда пытаешься сдержать слезы.
Я был в порядке.
Нет, правда. Все происходившее напоминало кино, как будто, проснувшись однажды утром, я застал окружающий мир слегка искаженным и поблекшим; теперь все обязаны были следовать определенному сценарию, играть роли. Включая меня. Я тоже немного поплакал, в меру, как и положено парню. Когда мама села рядом на диван и рассказала о случившемся с Гретой – ее ладонь на моей щеке, лицо блестит от слез, – я отлично сыграл потрясение. В школе послушно склонил голову во время минуты молчания. Делал вид, будто с трудом сдерживаю рыдания, крепко сжимая губы и часто сглатывая. Я вел себя так, как они хотели.
Притворялся, что чувствую себя отвратительно, но это было неправдой. Возможно, я был немного не в себе, однако мой разум, мое сердце и мои нервы оставались невозмутимыми. Даже когда я видел фотографии Греты по телику или в сети, даже когда думал о ее окровавленном теле в карьере, мне не хотелось плакать.
Разве это не странно?
Впрочем, возможно, и с остальными происходило то же самое: потрясенные, неспособные принять факт смерти Греты, они заставляли себя плакать, поскольку так уж положено, когда кто-то умирает. Может быть, мистер Ллойд рыдал на собрании, думая, что так и полагается вести себя директору школы. Мы не скорбим по-настоящему сразу после трагедии. Никогда.
– Кто мог это сделать? – спросила Кира в классе английского языка, пробегая кончиками пальцев по спинке стула, на котором еще на прошлой неделе сидела Грета. – Я не понимаю. – Тушь прочертила волнистые черные дорожки на ее лице.
Разумеется, ответа не знал никто. Никто не знал, зачем было убивать Грету Пью и оставлять ее холодное, мокрое от дождя и крови тело в карьере.