– Но я никогда не позиционировал себя через соцсеть, – ни в Facebook ни в однокурсниках… О чём ты го… – попытался оправдаться Пушкин, но был прерван на полуслове резко оборвавшейся связью.
– Перезвоню ей сам… а то какая-то чушь получается: обвиняет меня в том, к чему заведомо я не причастен! – извинительно пожимая плечами перед матерью и младшим братом, пробормотал обескураженный исторгнутой на него тирадой обвинений Пушкин, нажимая кнопки на умолкшем телефонном аппарате.
– Абонент не доступен… попробую ещё раз… прямо как сговорились все: на радио не принимают, на вернисаже деревянных скульптур не подходят к телефону, а тут ещё и любимая моя взбеленилась! – вращая глазами и пытаясь затушить о край раковины тлеющий бычок от сигарки, тихонько ворчал Пушкин, согласно кивая матери, призывающей его смотреть в экран телевизора, где, громыхая тревожной музыкой, демонстрировался очередной назидательный и одновременно запугивающий сюжет из арсенала религиозно-воспитательных программ традиционной церкви на канале «Мораль»*.
– Смотри, Сашка, – это ж ты! Ой, батюшки! Срамота-то какая! – взвизгнула вдруг мать, одновременно с сыном глядя в экран, где старшее её чадо, пребывая в полном неглиже, при алом полумраке чуть освещённой своей комнаты, молился деревянной женщине. А следом – бегущей строкой и обвиняющим голосом диктора, действия его комментировались в ракурсе рассмотрения сатанинских культов и сект, представляя заснятого на видео героя сюжета откуда-то с уровня пола комнаты Пушкина, как рьяного дьяволу поклонника, и обнажая перед зрителями все неприглядные перипетии его прошлой жизни.
“Ять! Так это ж – то самое видео, что снимал на камеру для своего компьютера тот белокурый денди, в теле которого я сейчас нахожусь!” – воскликнул в душе своей майор, и обрадовался тому, что не имеет собственной плоти, пребывая в которой, наверняка прикусил бы себе язык от шока за увиденное.
– Я пойду, пожалуй, к себе… – пренебрежительно хмыкнув, заглушил возмущения томящегося внутри себя майора Александр-младший, осадив сделавшегося по его вине жертвой старшего брата скользящим безразличным взглядом постороннего.
Сказав это, Александр-младший развернулся, и действительно вышел с кухни вон, оставив спорящих и ругающихся меж собой родственников разбираться в случившемся самостоятельно. Но в коридоре вдруг остановился и, поправив перед зеркалом причёску, решил вернуться назад. Вновь оказавшись на пороге кухни, незаметно для старшего брата, кивнул матери, чтобы та приблизилась к нему, затаившемуся в тени антресолей парадного.