– Как Вы сказали, молодой человек?… Для собственных нужд, – если я не ослышался?… Ой-ой-ой! Уж не подразумевали ли Вы во мне подобного своему грешному братцу сладострастника?… Что за собственные нужды могут быть у человека, негодующе взирающего на чествование греха? Мои нужды – это нужды праведников! Они есть нужды церкви! Они нужды самого господа Всевысшего – обличать грешников в их пороках! Обличать нещадно, во их же благо, – как завещал нам это апостол Авен!… – с неотступной монотонностью продолжал повторять выставляемые щитом мотивы сделанной накануне подлости оппонент.
Но Александр, трясясь от ярости и даже самозабвенно обнажившись от накинутого поверх гениталий полотенца, крепкими выражениями опроверг аргументы подельника, зацепив парой грубых фраз упомянутого Виктором Викторовичем апостола Авена.
– Поосторожнее, молодой человек, поосторожнее… Ведь Вы и сами, как я сейчас вижу, находитесь в презренном самозабвении, будто забывая о том, что познал Адам о наготе своей, как о сраме… А таким грешникам вполне резонно будет отказать и в милости приобщения к таинствам церковным, через прослушивание божественных песнопений… – коварно прихмыкивая, пожурил Александра Виктор Викторович, явно намекая на психотропную звуковую программу, слушаемую юношей наравне с употребляемыми наркотиками.
Услышав эту угрозу, Александр притих и задумался, решая, как сгладить развязанный им конфликт, оставшись при своих удовольствиях.
В этот миг, из-за спины приподнявшегося на локтях Александра прозвучал уверенный и громкий голос матери, вторгшейся в пространство его разговора с подельником с такой нарочитой беспардонностью и силой, будто она не случайно нарушила приватную беседу, а именно – хотела быть услышанной непосредственно в этот момент.
– Немедленно извинись! Как не стыдно тебе так выражаться?! – протестующее взвизгнула мать, настраивая Александра-младшего на предположение о том, что её задели, скорее всего, богохульные речи, нежели сам, обсуждаемый уже популярно, предмет спора. Но, продолжив обвинительные нотации, мать удивила его не меньше, чем был удивлён несколькими часами прежде, попавший в ловушку изысканного коварства, её старший сын Пушкин.
– Как не стыдно тебе хулить священные для твоего благодетеля ценности?!… Как не стыдно тебе, Александр, пререкаться с тем, кто помогает тебе найти своё место в жизни, с тем, кто наставляет в выборе достойных ценностей и обучает профессии, дающей уверенность и перспективу роста в современном мире? Лучше бы ты так ругал неразумного своего брата, получившего по заслугам сполна за животную свою похоть, и предлагающего тебе работать, то резчиком по дереву, то каким-то радиоклоуном, не понимая, что профессии эти устарели и неактуальны в мире, где правит информация… разве хуже тебе сидеть за компьютером и, припеваючи, нажимать на клавиши, пополняя счёт в банке десятикратно больше, нежели может заработать наш доморощенный Пушкин? Со временем найдёшь себе помощников, которые будут подкладывать камеры и жучки к компрометирующим себя людям. Эта профессия позволит нам жить не хуже других, и зарабатывать на уровне американского стандарта! Чем плох тебе Виктор Викторович? Извинись перед ним немедленно! – высказалась мать, заставив зазвенеть пространство психического эфира не только в восприятии Александра, через ушной звон, но и в восприятии, не имеющей собственной плоти души майора, подумавшего себе следующее: “Забавно… оказывается этот назойливый писк, что возникает при шокирующих обстоятельствах – явление вовсе не физического рода, а скорее эфирного – связанного с психикой… хотя, ещё забавней, конечно, то, как рассуждает эта франтоватая, стильная “душечка”, готовая ради материальной наживы втоптать в грязь и предать родного сына, делая из второго – избранного ею чада – какого-то нравственного педераста… теперь-то мне ясно – откуда в этом славном парне Пушкине, вполне достойном, по всем прочим своим нравственным качествам человеке, появился этот странный порок с пристрастием к извращённым уединениям. Так, видать смолоду, привык он компенсировать в себе приторное воспитание своенравной матери. И разумеется, и ей было тяжело воспитывать двух непохожих друг на друга сыновей. С таким нравом и мировоззрением матери этой удобнее было бы нянчить дочек… из неё получилась бы отличная сводница, а дочери сделали бы себе заветную и модную в современной Азирии карьеру порномоделей!”