От тротуара на противоположной стороне улицы «отчаливал» шикарный, черный глянцевый, похожий на огромный чугунный утюг, дорогущий, стоящий, наверное, как весь отцовский бар, автомобиль, вслед которому продолжали лететь консервные банки и прочий хлам из мусорки, посылаемый в сторону неприятеля кем-то и вовсе неземным и нереальным. Когда автомобиль, марки которого я так и не узнал, скрылся за поворотом, я сумел как следует разглядеть ту самую бунтарку, чей звонкий голос продолжал сотрясать нашу улицу и был поистине сражен.
Посреди длинной кишки нашего филиала преисподней, стояла роскошная молодая женщина, будто бы только что сошедшая с экрана дорогого, недоступного моему карману кинотеатра. Облаченная в длинное атласное пурпурное вечернее платье и меховой палантин из чернобурой лисы, с бриллиантовой диадемой в прелестно уложенных волосах и с пустой бутылкой из-под пива в руках, которую она собиралась швырнуть уже вслед уехавшему «утюгу», она выглядела скорее пришельцем с другой планеты, нежели кем-то реальным и существующем на нашей Земле, в нашем районе, в одном времени и пространстве со мной, стоящим у окна.
Женщина громко выругалась, метнула бутылку в пустое чрево улицы и топнула ногой в изящной туфельке, как самая обыкновенная базарная торговка, но от этого не стала менее прекрасной, обворожительной и роскошной. Ее красота ослепляла меня, даже несмотря на мою близорукость и приличное расстояние от нашего бара до ее стройной фигуры, и я чувствовал, что не в силах не только отвести от нее взгляда, но даже пошевельнуться. Слов было не разобрать, потому что красавица стала ругаться гораздо тише, но я отчетливо слышал ее голос и видел, как она угрожающе махнула рукой в ту сторону улицы, где скрылся автомобиль, а потом в добавок ко всему и плюнула вслед оставившему ее в нашем захолустье неизвестному «сукиному сыну», о котором она так нелестно отзывалась, решительно пошла по улице в противоположном направлении, но не успела сделать и десяти шагов, как оступилась и сломала каблук одной из своих великолепных туфель.
Выругавшись, на этот раз скорее от отчаяния, чем от злости, она нагнулась, чтобы осмотреть туфлю и ногу, и после недолгих раздумий, сняла обе туфли с изящных ножек, огляделась по сторонам и внезапно остановила взгляд своих больших светлых глаз на вывеске нашего бара. На мгновение мне показалось, что она смотрит на меня, прямо мне в глаза и от одной только этой мысли меня бросило в жар, я испугался и поспешил отскочить от окна, чувствуя, как тревожно и учащенно бьется мое сердце. Ринувшись прочь, я отчего-то забежал за барную стойку, словно она могла стать моим убежищем и спасением, и так и остался стоять за ней, как истукан, в немом ужасе глядя на входную дверь в бар.