Коротко кивнув ему, она зашла в баню и совершенно бездумно посмотрела в окно. И увидела, как Гуй топором, который в народе назывался «колун», которым рубили дрова, и который берегли, как зеницу ока, и который постоянно держали в сарайчике, больше похожем на дворовый туалет, что-то перерубил на колоде напротив оконца бани.
Но не это поразило Любу. Гуй стал рассматривать лямки на своем рюкзаке, а в это время колун упал с колоды, свалился в траву и стал совершенно невидим. Гуй, поколдовав еще немного с рюкзаком, ушел, совершенно забыв про колун.
У Любы замерло сердце! Она словно упала вниз с высоты. Василий всегда перед уходом тщательно собирал инструменты и запирал их в сарайчике, недоступном для нее. Ее цепь не доставала до сарайчика всего на пару метров, а сарайчик всегда был закрыт на замок. Люба подозревала, что они хранят в нем не только инструменты, но сейчас она думала совсем о другом.
Василий уже закрыл в сарайчик все инструменты. В последнее время он делал это с особой тщательностью, и она понимала, что он боялся, чтобы она в его отсутствие не перерубила цепь и не убежала. Очевидно, Гуй, вопреки его запрету, взял топор уже после того, как Василий убрал все инструменты. Неужели он забыл про топор?
Прижав к себе рубашку Василия, она стояла возле оконца, застыв от удивления и изумленно глядя на место, где лежал колун.
– Люба, ты где? Я жду рубашку, – позвал ее Василий. Она встрепенулась и поблагодарила судьбу за то, что оконце бани выходит не во двор, а на стену домика Ли, и Василий никак не мог видеть, что делал Гуй. Она быстро вышла из бани и отдала рубашку. Затем, чтобы не выдать своего встревоженного взгляда и не разбудить его подозрения, ушла в избу.
Наконец, путники были готовы.
– Зайди на минутку в баню, – прошептал Василий Любе. Они вошли в баню, и он накинул крючок на двери. Так было всегда. Его ненасытность была просто необыкновенной! Без лишних слов он прижал ее к себе, поцеловал и быстро раздел.
– Теперь перейдем к делу, – шепнул он ей на ушко и уложил на постель. Близость была быстрой и бурной. Он так сжимал ее в своих объятиях, что ей стало больно.
– Это, чтоб тебе скучать не пришлось, – сказал он ей, надевая брюки. – Чтобы ты вспоминала меня все три дня. Меня бы сильно огорчило, если бы ты забыла обо мне сразу.