Пуля Тамизье - страница 6

Шрифт
Интервал


Выводя очередную строку полковничьего приказа, Виталий Сергеевич поёжился. К чему обманывать себя?

Андрюшка.

Вот кто был любимцем, истинным героем, однако Виталий Сергеевич не отчаивался. Знал, наличествует у него перед покойным братцем одно преимущество. Он лучше, чем Андрей, понимает, что такое честь. О! Сие достоинство куда весомее и храбрости, и красоты, и самой родительской любви. Лишь честь имеет в этой жизни хоть какое-то значение.

Честь и долг. Перед Отчизной, перед отцом и, наконец, перед товарищами.

Именно товарищей в далёком 1825 году братец и подвёл. Будучи поручиком лейб-гренадерского полка, Андрей Некрасов выступил на стороне восставших. Примкнул к так называемому «Союзу спасения». В тот роковой день он спешил с полуротой на Сенатскую площадь и нос к носу столкнулся ни с кем-нибудь… С государем-императором! Николай приветствовал его как спасителя, но, услыхав об истинных мотивах, воскликнул: «Тогда вот вам дорога, поручик!»

Андрей выхватил саблю и, задорно улыбнувшись будущему царю, увлек солдат за собой. Кто знает, как повернулась бы история, коль брат зарубил бы Николая…

Впоследствии отец утратил сенаторское кресло, лишился звания кавалера и всех орденов, но сохранил титул. А со временем выхлопотал фамилии Некрасовых августейшее прощение. Виталию Сергеевичу дозволили поступить на службу.

Майор стиснул зубы, когда Николай Павлович отеческой рукой потрепал его за густые кудри да велел катиться к этакой матери. Смывать позор кровью.

Спасибо братцу за урок. Хватит до смертной доски.

А еще спасибо за пожизненный трепет ко всякого рода физиологии. Мертвецам, увечьям да болячкам.

Виталий Сергеевич покосился на пустой стул. Вчера штабс-капитана по фамилии Гринев посекло осколками. Аккурат в час предрассветного обстрела.

Следовало заглянуть к нему в лазарет (благо, тот в подвальном помещении), однако Виталий Сергеевич так и не смог себя заставить. Тошно. Ей-Богу, тошно…

Ничего. Он навестит капитана завтра. Будет время.

Страх удавалось подавить рутиной, но против брезгливости средства так и не сыскалось. Не выручал даже долг.

Вид мертвого брата навечно врезался в память.

Виталий отлично помнил, как бездыханного Андрюшку сволокли на двор. Досель других трупов он не видывал. Глазел на брата в окно терема, чувствуя, как ноги оборачиваются двумя тряпицами. Да не теми расшитыми, что незазорно постелить на стол или лавку, а такими, какие бросают псам, чтоб мягче лежать да вычесывать блох.