разъехались, стучит ветвями клён,
смурной сосед, любитель злой затяжки,
густой тоской, как лист, посеребрён;
и как-то вдруг немыслимо средь ночи —
возвышенна, спокойна и легка —
в «противовес японской Тамагочи»
живёт, летит на Млечный Путь строка;
и как-то сложно «не подать и вида»,
что «всё горит, горит огнём внутри»,
и «как-то всё обычно у Эвклида»,
и «светел смысл в словах Экзюпери».
За горизонтом тонут самолёты,
тону и я, предчувствуя, горя…
Миры спешат в свои живые соты,
дрожит в листве рассветная заря.
III
И.Р.
Уплывала на запад заря —
необъятно, возвышенно, чисто —
и, сгущаясь в ручьях сентября,
тлела хрупким ледком аметиста;
ветер листья сдувал ко двору,
отзывалась спокойно калитка,
замолкала в знакомом бору
на тропинке церковная плитка;
обрывались людей голоса,
всё пространство текло, трепетало:
вновь кометы тугая коса
нависала к коньку сеновала;
окропив небольшой коридор,
там, где воздух прокурен и жалок,
ты мела свой обыденный сор,
вспоминая чертей и русалок,
споря с вечным невидимым злом,
и вела разговор «о культуре»,
и о том, что пустилось на слом
всё от русской «изысканной» дури,
и о том, что, свидетель всех стран,
неумело и как-то понуро
многоразовый грозный «Буран»
загнан в пыльный ангар Байконура;
а по радио – шелест и звон,
с серой кухни разрозненно блея,
утверждал: «Всё решает ООН,
всё решает её ассамблея…»
Кошки подло скребли на душе,
псы, не лая, сидели по будкам,
словно, плюнув в Союз, атташе
помутился военным рассудком;
всё немыслимо падало – вниз,
в никуда, не туда, ниоткуда,
как в «Солярисе»* вкрадчивый Крис,
повстречавший загробное «чудо».
Звезды мёрзли в сиреневых рвах,
млечным соком Вселенную клея…
На твоих еле влажных губах
отражался огонь Водолея.
IV
…О мой ребёнок, жизнь, увы, – игра:
Шекспир был прав, лишь в чём-то заблуждаясь,
но знал ли он, что всей Вселенной завязь
легко вместить на кончике пера;
что можно всё, конечно, превозмочь —
весь жуткий ужас вечной костоломки —
и, может быть, с тряпьём в своей котомке
пройти сквозь свет и неземную ночь;
что можно враз измерить времена,
предугадав события и даты,
и, бросив в пыль воинственные латы,
собрать для новых истин племена;
что можно видеть глубже и смелей
своей душой, подобно телескопу, —
и в кровь фашизма влипшую Европу,
и мёрзлый ад советских лагерей,
и над японским берегом закат
с ребристой вспышкой чёрной Хиросимы,