Есть на свете мальчик Вова.
Рыбий жир, не морщась, пьет.
Он веселый и здоровый,
Учится на пять и вот…
Насчет рыбьего жира тетя Муся попала в точку – с ним было мучение…
Лев Иванович и Мария Федоровна написали несколько пьес, которые были поставлены и шли в крымских театрах. Наибольший успех выпал на долю спектакля «Дочь Севастополя» с главной героиней Дашей – сестрой милосердия. Действие пьесы, понятно, связано со временем первой обороны Севастополя. Сестры милосердия являли тогда чудеса человеколюбия и самопожертвования. Как писал знаменитый врач Пирогов: «Они день и ночь попеременно бывают в госпиталях, помогают при перевязке, бывают и при операциях…»
У мальчишек 50-х годов главные игры были в войну. Начиналось все с дележки на наших и немцев. Тут не обходилось без ссор и криков.
– А я немцем был прошлый раз…
– А я так уже два раза!
Потом начиналось обустройство очередного штаба. Один из последних, помню, был в подвале строившейся гостиницы «Украина». Разного военного «железа», особенно гильз от патронов, тогда было пруд пруди. Обычный диалог во время игры выглядел примерно так:
– Др-др-др! Падай, ты убит!
– Нет, я только ранен…
Над входной дверью в наш дом, обитой железом, под козырьком навеса жили ласточки. А может быть, ошибаюсь, – стрижи. Только там были гнезда из глины, и легкокрылые пичужки сновали туда и сюда. Как и местные коты, я мог часами с неослабным вниманием наблюдать за этим процессом…
Великое благодеяние совершила матушка Елизавета в моем младенчестве. Она меня некрещеного воцерковила. Да еще как… Видимо, родители уезжали куда-то на несколько дней, иначе такое было бы невозможно. Отец ведь тогда работал в обкоме партии. Маленького Вову взяли с собой на какой-то большой церковный праздник, скорее всего Рождество. Это была архиерейская служба, которую правил митрополит Лука, прославленный ныне исповедник и святитель. Самое первое, самое смутное воспоминание в моей жизни: множество незнакомых людей, теснота, томительное ожидание чего-то и горящие цветные лампадки перед иконами. Самих икон не помню, увы, не помню и святого Луку. Но, по рассказу Елизаветушки, не раз повторявшемуся позднее, я вцепился во Владыку, когда она к нему подошла. Уж не знаю, как именно – то ли в бороду, то ли в облачение, и – некого теперь спросить. Впрочем – неважно. Утешает только, что благословение я, безусловно, получил, и на всю оставшуюся жизнь…