Дома – она. Когда уходишь утром, еще спит. Трудно представить себе картину большей красоты и гармонии, честное слово. Много сказано, будто истинный венец пропорций – тут есть варианты – Джоконда Леонардо, либо Рафаэлева Донна Велата. Да это все неправда. Ангел имеет светлые волосы, синие глаза, узкие плечи и прозрачную кожу. Ангел спит бесшумно, дыхание у нее незаметное и мятное, а белое тело горячо. Лучше не мешать ей спать, можно только любоваться утром. Виктор так и сделал – перебрался жить на диван в гостиную. Там он давно разместил вместо маминого старого серванта свое компьютерное гнездо, там ночами вел войны с сетевыми недругами, в перерывах забредал с чашкой кофе в спальню к ней, глядел на спящую, ловил на вкус воздух комнаты, где растворился ее едва уловимый запах.
Как и все Ангелы, Наташа добра, смешлива, непосредственна. Порой Виктор с упорством, достойным лучшего применения, искал ответ – зачем она с ним? Для чего ей человек обычный, наподобие тысяч других, не испытывающий яростных приступов стать богатым, значимым, известным, авторитетным? Да в конце концов, мог ведь хотя бы не сутулиться и сделать себе татуху, молодой ведь еще?.. Зачем ему татуировка, когда самая красивая есть уже у нее. Ландыш на пояснице. Маленький, синий. Старый товарищ, одноклассник, прищурившись на пляже прошлым летом на этот Наташин цветочек, шипел Виктору в мясистое ухо:
– Ни фига себе, олень ты, канешно… Кто ж себе татухи на горбу бьет? Шлюхи, понятное дело. Чтоб клиенты видели, когда сзади. Вот ты лошара, братунец…
Просто завидуют многие. Можно бы посоветоваться с мамой, или с бабушкой, так, на всякий случай, – а может ли его, Виктора, полюбить Ангел? – да мама и бабушка уже давненько в небе, не услышат.
Скорее всего, встреча с Наташей была знамением. Прошлой зимою Виктор остался совершенно один. Мамина могила только еще начала понемногу оседать, заваливаясь набок отмытым дождями деревянным крестом, а ему уже совсем не хотелось ходить на работу, прибираться в опустевшей квартире, и даже пятничное пиво с друзьями приобрело отвратительный горький вкус застоялого пота. Глядя вниз с балкона седьмого этажа за своим сдуваемым ветром плевком, как в далеком детстве, Виктор размышлял, что если прыгнуть вниз, то приземлишься на живот. И это будет, как шлепнуть лягушку доской – этакое «Хээ-э-х».