– Зачем коммуной?.. – удивилась Галина Сорокопудская, наливая шампанского в хрустальные бокалы и намеренно наступая Мирону Прибавкину на ногу своей большой, тёплой ногой, чтобы он быстрее пришёл в себя. – Вдвоём здесь даже очень уютно… – и неожиданно для самой себя поцеловала его прямо в фамильный утячий нос, дабы он сделался смелее, – держите!
– Не-а… – у Мирона Прибавкина от счастья закружилась голова, – я не верю…
– Чему? – скосилась она левым глазом так, что ему стало страшно за своё будущее.
– Что так можно жить! – оглянулся на картины с Бульвара Капуцинов, что висели на стенах огромной, как аэродром, кухни. И хотя это были, естественно, всего лишь копии, хоть и маслом, они произвели на Мирон Прибавкин неизгладимое впечатление, словно он пребывал в музее, и торжественное состояние, словно камерная музыка ведущего пространства и цвета овладела им.
– Это вы рисовали?..
Галина Сорокопудская, которой всё больше нравился Мирон Прибавкин, засмеялась его наивности. Ей показалось, что в его непосредственности и есть какой-то смысл, только она не поняла еще, какой и насколько он может быть выгоден.
– Нет, конечно. Моне… а это Беро… – показала она небрежно тем самым жестом, который казался ему дюже царственным.
– Кто?.. – округлил глаза Мирон Прибавкин, у которого все эти французские имена ассоциировались исключительно с разделом истории криминалистики в лице Луи Адольфа фон Бертильона с его антропологией и демографией, и потрогал одну из картин, где было изображены простор с чёрными деревьями, массой народа, а не переднем плане – жёлтая будка с надписью «Tabatiere». Вблизи картина оказалась почти что рельефной из-за обилия краски.
Галина Сорокопудская наблюдала за ним с интересом. Такой тип мужчины ей ещё не попадался, и ничего, что страшненький и ничего, что маленький, зато безобидный и… и… домовитый. Последнее качество в претендентах на её сердце отныне нравилось ей всё больше и больше, однако, увы, их вовсе не было в её жизни, а те, что были, занимались только собственными персонами, и она была страшно одинока даже с крайне, очень крайне успешным Самсоном Воропаевым.
– Вы умеете вкручивать лампочки? – спросила она, чтобы остудить свои фантазии о тихой и счастливой семейной жизни.
Жизнь её сложилась так, что она боялась крупных и агрессивных мужчин. В противоположность им Мирон Прибавкин был почти идеальным кандидатом в мужья, и она думала об этом всё утро и весь вчерашний день. Но так и не пришла ни к какому решению. А Моне?.. – спросила она саму себя с тем чувством, когда решают краеугольную проблему и боятся жестоко ошибиться. Всей этой чепухе его можно обучить, отвезя в Лувр. Эта мысль показалась ей крайне занятной, представляя, как она будет водить его по залам в его голубой форме и в носках, и она принялась мусолить её, приводя все «за» и «нет» против друг друга.