– Срочно собрать всех наших людей, – его голос прозвучал жёстко, разрезая напряжённость, оставшуюся после исчезновения Зеркона. – Нам нужно найти Миркана.
Симеон, который всё это время молча анализировал каждое слово, произнесённое демоном, медленно кивнул:
– И выяснить, кто эта женщина.
Его тон был ровным, но в глубине голоса звучало нечто холодное, механическое, лишённое ненужных эмоций. В нём уже не было прежнего спокойствия: это был расчёт, сухая необходимость адаптироваться к новой реальности.
Аурелиус не двигался – лишь смотрел в пустоту, где несколько мгновений назад стоял Зеркон. Его взгляд был рассеянным, но в этом отстранённом выражении читалась не беспечность, а глубокое, тяжёлое раздумье.
– Кажется, Лифтаскар впервые требует от нас слишком многого, – наконец сказал он, не поворачиваясь к остальным.
Тишина в зале снова сгущалась. Теперь она была другой – не той, что предшествовала разговору, не той, что висела в воздухе в момент осознания, а наполненной давящей неизбежностью. Часы на стене продолжали свой размеренный отсчёт, а их механический тик был единственным, что нарушало вязкую неподвижность пространства.
Секунды растягивались, словно пропитывались осознанием того, что произошло. Впервые за долгое время они не были хозяевами положения. Их заставили принять условия, которые они не выбирали. Их втянули в процесс, в котором они не могли диктовать свои правила.
Раймонд провёл ладонью по лицу, словно отгоняя наваждение.
– Нам нужно действовать быстрее, чем он, – сказал он, и его голос был уже не приказом, а констатацией суровой необходимости.
Симеон продолжал изучать схемы на голографическом дисплее, но теперь уже не так, как прежде. Раньше он анализировал, а теперь искал уязвимость, возможность повернуть ситуацию в свою пользу.
Аурелиус, наконец, оторвался от пустой точки в пространстве и посмотрел на них.
– Мы даже не знаем, с чем имеем дело, – тихо сказал он, но в этих словах не было растерянности. Это был факт, с которым они теперь должны были работать.
Тиканье часов продолжало отбивать ритм. Время, которое они не могли себе позволить терять, уходило.
Тишина, заполнившая зал, больше не казалась привычной. Она давила, оседала на плечах, заполняла собой каждый уголок помещения, напоминая о том, что только что произошло. Их лишили власти. Лифтаскар больше не видел в них ключевого звена, не доверял им решать вопросы, которые веками находились в их ведении.