Семь жизней одного меня - страница 22

Шрифт
Интервал


Он почти круглый год жил в одиночестве на своем хуторе, и только на один – два месяца посреди короткой южной зимы приезжал в Светловодск.

– Понимаешь, – говорил он вполголоса, – я приезжаю, в свой город, хожу по знакомым улицам и вижу все меньше знакомых людей: все мои сверстники умерли, и даже тех, кто был намного моложе меня, уже давно нет в живых.

Отец надорвался, когда после зимней малоподвижной жизни в городской квартире приехал на дачу и пытался самостоятельно убрать с крыши сарая упавшее абрикосовое дерево.

Несколько раз он еще ездил на свой хутор, пока ему не стало совсем худо и его, почерневшего, забрали прямо из автобуса в больницу.

Первый инфаркт не сломил его, но лишил былой подвижности.

Он прожил еще десять лет, постепенно теряя силы, но совершенно в здравом рассудке.

Перед смертью он совершил свой последний мужественный поступок, уйдя от супруги, которая совсем потеряла стыд и почти перестала ухаживать за ним, но постоянно обирая его ради своего бездельника сына.

Когда он позвонил и сказал, что врачи после случайного падения в квартире внука, поставили ему диагноз – перелом шейки бедра, я понял, что нужно торопиться.

Я опоздал на два дня, и мы приехали только на поминки.

Но я разговаривал с ним еще раз, в каком-то странном сне.

Мы сидели на завалинке возле его хатки, хотя я знал, что ее больше нет: стены глинобитной мазанки обрушились, и даже ореховое дерево, которое росло на участке, давно спилил зять.

Собственно, я его даже не видел, просто ощущал, что он сидит рядом со мной и внимательно слушает.

– Папа,– спросил я, как будто был маленьким, – зачем ты ушел?

А он ничего не ответил, только положил мне руку на плечо.

Какое-то удивительное ощущение покоя передалось мне от этой руки, и я понимал, что он уходит, но мне больше не было одиноко, как будто он сказал мне:

– Я всегда буду с тобой, сынок.

После распада Союза я разуверился в историческом материализме, с его неоправданным оптимизмом, и, так же как вся страна в те годы, почти всерьез почитывал всякую мистику. В этом чтиве ведьмы, колдуны и прочая нечистая сила приобретали почти осязаемую реальность.

Отец до конца своих дней был убежденным материалистом. Как-то раз мы разговорились с ним о чудесах и всякой нечисти. И вот что он мне однажды сказал:

– Я прожил уже довольно большую жизнь, но ни разу, никогда я не сталкивался с нечистой силой, колдовством и ведьмами.