Подойдя ближе, я склонилась к полке, где были разбросаны инструменты, – это казалось целым арсеналом для чьей-то персональной войны. Найдя то, что нужно, я начала смешивать разные вещества, привычным движением встряхивая каждую бутылочку, вдыхая их резкий химический запах. Казалось, он пронизывал воздух насквозь, до мельчайших частиц, заставляя всё в комнате стать чуть более осязаемым.
Взяв скотч, я направилась к пленнику. Его дыхание стало неровным, учащённым, как у загнанного зверька, который наконец осознал, что выхода нет. Подойдя вплотную, я посмотрела ему прямо в глаза – там была смесь мольбы и боли. На какое-то мгновение мне даже показалось, что я вижу в них вопрос: «Почему?» Но это было так же бессмысленно, как спрашивать у дождя, почему он идёт.
Начала разворачивать скотч, чувствуя, как пальцы липнут к его шершавой поверхности. Шум рвущейся ленты разорвал напряжённую тишину, и я аккуратно прижала кусочек к его губам, закрывая их, как будто запечатывая его страхи и крики внутри. Теперь его глаза были единственным, чем он мог говорить. В них мелькали мольба, отчаяние, злоба – всё смешалось, и это доставляло мне какое-то странное удовлетворение.
Джулио, мой старший брат, отошёл на несколько шагов, давая мне простор для действия, и я почувствовала его взгляд, тяжёлый и пронизывающий. Он всегда так смотрел, пытаясь понять, что у меня на уме, или, может быть, надеясь, что когда-нибудь увидит во мне отражение себя. Но он ничего не понимал. И, откровенно говоря, мне даже нравилось это его бессилие, скрытое за маской уверенности. Он мог быть старше, но мне казалось, что в этот момент я владею ситуацией куда лучше, чем он когда-либо умел.
Ухмыльнувшись, я обернулась к нашему пленнику – бывшему охраннику, который должен был быть частью семьи, но выбрал другой путь. Моя улыбка становилась всё шире, в ней было что-то от безумия, что-то дикое и необузданное. Я видела, как его глаза округлились ещё сильнее, уловив этот странный блеск в моих.
Я чувствовала спиной пристальный взгляд Джулио и это почему-то смешило меня. Его роль всегда была такой… формальной. Он выполнял то, чему учил нас отец, но без искры, без настоящего понимания. Как автомат, как исполнение долга ради самого долга. Он умел следовать инструкциям, но создавать что-то своё, выходить за рамки – нет, это было не про него.